И приближавшиеся домики города стали вдруг уходить, проваливаться

 вниз, больше не увеличиваясь в моих глазах.

 И ноги мои ни на чем больше не стояли.

 Я был свободен.

 Рядом летели птицы.

 Город уменьшался, съеживался, скручивался калачиком, как испуганный

 ежик.

 А впереди показалось то самое предгорье, с вершины которого я любил

 смотреть вниз и чувствовать... чувствовать именно то, что чувствовал я

 сейчас: удивительную легкость и свое единение с голубой тканью неба, свою

 отныне и навеки неразрывность с этим воздушным миром, пропитанным

 солнечными лучами и лунным свечением, звездной пылью и ворсинками птичьих

 перьев.

 Вершина предгорья приближалась и я узнавал покрытые мхом камни, как

 раньше узнавал людей.

 Я опустился на самом краю вершины лицом к склонившемуся в скорбящей

 позе камню.

 И прочитал написанное на нем, удивляясь тому, что арабская вязь

 перестала быть мне непонятной:

 "Аль-Шамари Мохамед умер в 1411 году. Никто не может умереть иначе,

 как по разрешению Аллаха, согласно Книге, определяющей срок жизни каждого.

 И нет победителя кроме Аллаха".

В 

В 

В