Два года назад Редькин встречался с опальным генералом. Он летал к нему вместе с одним из заместителей министра обороны, который был уполномочен решить довольно деликатный вопрос: какое количество техники — авиационной и бронетанковой — и стрелкового оружия — всех видов — Россия должна оставить на территории Чечни.

Позиция заместителя министра была предопределена и одобрена Президентом — пятьдесят процентов. Но что делать со своей половиной? Гнать в Россию — дороговато: в казне денег нет. Уничтожить? Единственный выход. И два генерала, улыбаясь, пожали друг другу руки.

Что стояло за этой улыбкой и крепким рукопожатием, Редькин понял, к сожалению, только через полгода, когда Россия ввела свои войска в Чечню, и он окольными путями узнал, что дудаевские боевики сражаются на той самой технике и тем самым оружием, которое подлежало уничтожению.

Тепло простился Дудаев и с Редькиным. Сказал:

— Думаю, мы еще встретимся. — В его умных, темно-серых глазах мелькнула озорная искорка. — Мы все хотим мира и свободы. И будем драться за нее до последнего вздоха!

«Ведь он, по существу, сделал мне предложение, — подумал Редькин, — протянул руку, а я… Хреновый я, видно, политик, если сразу не понял, что война — бизнес, деньги! А вот заместитель министра понял, сообразили это и многие люди из окружения Ельцина. Они теперь чуть ли не открыто сотрудничают с опальным генералом — приказы о передислокации наших войск сперва ложатся на стол Дудаева и лишь потом попадают в полевые сумки командиров федеральных войск.

«Да, крыша у Дудаева надежная, — продолжал размышлять Редькин, — борьба за свободу и независимость! А мы, дураки, объявили его вне закона, листовки по всей стране расклеили: разыскивается опасный преступник! Нет, этого он мне не простит».

Редькин тяжело вздохнул и позвонил старшему службы оперативного прослушивания.

— Баскаков?.. Дай мне, пожалуйста, номер телефона Кудимовой… Записываю… Спасибо.

«Отлично! Теперь — звоночек нашей несостоявшейся любовнице… Дома? Очень хорошо! Теперь — Пузыреву…»

— Я вас слушаю, — мгновенно ответил Пузырев.

— А тебя не слушают, — усмехнулся Редькин. — Чего молчишь? Усрался?

— Краковская… сорвалась.

— Правильно сделала. Не будешь моих баб трахать.

— И Томкус.

— А я тебя предупреждал, говорил: этого парня на кривой козе не объедешь! Говорил? Говорил! В общем, это твоя проблема… — Редькин сорвал голос и закашлялся, хрипло, с надрывом. Затем хватил ртом воздух и быстро спросил: — У тебя сколько людей? Под рукой?

— Душ десять.

— Надежные?

— Да.

— Мотай с ними на дачу и жди меня. Я подъеду через два часа. Все. Действуй!

Редькин вытащил из-под стола хозяйственную сумку, с которой Птица-секретарь бегала за продуктами, вернулся в кабинет и открыл сейф. «Влезут? — он охватил взглядом бумаги. — Должны».

Три папки, в которых хранились документы с грифом «совершенно секретно», Редькин положил в кейс, в него же — пленки с компроматом на Пузырева и две пачки, в каждой — по пятьдесят тысяч долларов. Это был его загашник, неприкосновенный запас на всякий пожарный случай. Все остальные бумаги он свалил в сумку и вызвал Птицу-секретаря.

— Я вас слушаю, Алексей Васильевич.

— Ты лучше слушай, что преподаватели говорят, и запоминай! — назидательно проговорил Редькин. — Ходишь на лекции?

— А как же! Я уже на пятом курсе.

— Значит, без пяти минут прокурор?

— Адвокат.

— И кого же ты будешь защищать?

— Демократию.

Редькин расхохотался и бросил на край стола толстенькую пачку сотенных купюр.

— Здесь пять миллионов. Аванс, так сказать, за будущие услуги.

— Какие именно?

— Адвокатские.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, — перебил Редькин, — что верю в твои способности и твою преданность, поэтому учись, учись и учись! Кто так говорил?

— Ленин.

— Правильно. А что он из себя представлял?

— Ну, в общем… это — личность.

— Бандит он, — рассмеялся Редькин. — Ладно, бери деньги и сматывай. Мне некогда.

— Вы что, уезжаете? — спросила Томка, осторожно осматриваясь.

— В командировку.

— Надолго?

— «Может быть, на го-од, а может быть, на два-а»… — шутливо пропел Редькин. И уже сухо, по-деловому: — Где мои обормоты?

— В буфете.

— Скажи им, чтобы топали сюда. И быстренько.

— Хорошо.

Томка испарилась. Редькин прошел в «темнушку» — так он называл свою подсобную комнату, — сбросил пиджак и нацепил наплечную кобуру, в которой плотно сидел «Макаров». Затем надел кожаную куртку, переложил в нее документы и, обведя взглядом свое хозяйство, горестно вздохнул — простился.

Из тамбура в кабинет вошли три рослых молодца — два телохранителя и адъютант, молчаливые, напряженные, готовые, как звери, прыгнуть в любой момент на свою жертву. Редькин указал на хозяйственную сумку и направился к двери.

— Счастливо, Томка!

— Успеха вам, Алексей Васильевич!

У подъезда Редькина ждали две машины, «мерседес» и «Волга» с форсированным движком. Он сбежал по ступенькам и сказал, обращаясь к троице:

— Запомните адрес… Второй этаж, квартира восемь.

— Адом? — растерянно спросил адъютант.

— Я покажу… Что от вас требуется? Мгновенно вышибить дверь, заткнуть хозяйке рот, затолкать в машину и следовать за мной — в Кубинку, на дачу к Пузыреву. Понятно?

— Сделаем, — синхронно кивнули телохранители.

Адъютант привычно щелкнул каблуками.

Томкус и Краковская, сидя по бокам стола, быстро и, можно сказать, весело — узнав, что опасность миновала и правоохранительные органы претензий к ним не имеют, они мгновенно пришли в хорошее настроение — строчили объяснительные записки, Родин дежурил у телефона, Климов читал газету, Егоров в глубоком раздумье стоял у камина и смолил сигарету за сигаретой.

— Про Румянцеву писать? — неожиданно спросила Краковская.

— Если вы с ней знакомы, то обязательно, — кивнул Родин. — Где, когда, при каких обстоятельствах встретились, характер дальнейших встреч… Лирику можете опустить, — улыбнулся он, вспомнив, что Румянцева к женскому полу относится гораздо предпочтительнее, чем к мужскому. — Пишите только то, что имело отношение к Редькину и Пузыреву.

— Понятно. — Краковская вытащила из сумочки пачку «Мальборо», закурила и снова склонилась над листом бумаги.

Зазвонил телефон.

— Агентство «Лучник», — сказал Родин.

— Я вас приветствую, — старательно проговорил Смородкин. — С кем имею честь?

«Выпил паразит! И прилично».

— Родин.

— Не узнал, Сашок, богатым будешь. Климов у вас?

— Да.

— Так вот, передай ему, что из-под его жопы последнюю табуретку вышибли. Понял?

— Нет.

— Расшифровываю: три часа назад из окна своей квартиры, которая на восьмом этаже, прыгнул Роммель Михаил Григорьевич. Последствия трагические: мы потеряли последнего свидетеля, который мог бы нам нашептать кое-что о Редькине.

— Он ничего не оставил?

— Ни письма, ни записочки.

— А ему не могли помочь?

— Исключено. Дверь была закрыта изнутри. На цепочку и стальную щеколду.

— Понятно, — сказал Родин. — Ты на работе?

— Дежурный я сегодня.

— И сколько уже врезал?

— A-абсолютно трезвый! А вот мой