— Я не знаю, — растерянно ответила Полина.

Мирослава же понимала Зоину задумку. Но Полине она сказала:

— Как у вас все сложно. Кто решил, что телефон нужно брать платком, вы или Зоя?

— Она, — протянула удивленно Полина.

— А зачем?

— Чтобы моих отпечатков не осталось, — вырвалось у Полины.

— Зоя что же, была уверена, что кто-то станет искать ваши отпечатки на телефоне?

— Я не знаю, — еще больше растерялась Полина.

— Интересная складывается картина, — пробормотала Мирослава себе под нос. И спросила, обращаясь к Полине: — Вы не находите?

— Я не знаю, — едва слышно прошептала та.

— Ну вот что, девушки, вам нужно все это рассказать следователю. И пойти к нему прямо сейчас же.

— Я боюсь, — пискнула Полина.

Мирослава ничего не ответила, направившись к двери. Она слышала, как закричала Нонна:

— Собирайся, предательница! Едем немедленно!

— Поля! Я не нарочно. Прости меня, пожалуйста!

Закрыв за собой дверь, Мирослава уже больше ничего не услышала. Да ей и не надо было. Она была уверена, что Нонна доставит Полину к следователю и заставит выложить всю историю с телефоном.

Зоя, вероятно, не ожидала, что ей станет плохо с сердцем при виде утопленного жениха, и рассчитывала подставить Нонну как бывшую соперницу. Но не зря говорят, что человек предполагает, а судьба располагает.

* * *

Вернувшись домой, Мирослава ответила на безмолвный вопросительный взгляд Мориса:

— Нужно подождать.

Он понимающе кивнул и предложил ей посвятить появившееся свободное время саду:

— Если мы не позаботимся о нем сейчас, то основательно запустим оба участка.

— Солнышко, — улыбнулась она, — не дави на меня, я же не возражаю.

— Я и не давлю, — начал оправдываться Морис. — Если у вас нет желания возиться в саду, я и сам управлюсь. А вы тогда просто отдохните.

— Морис! У меня есть желание! — она заговорщицки подмигнула ему.

— Какое? — спросил он.

— Провести некоторое время здесь, — она обвела взглядом дом и сад, — в полном уединении.

Он облегченно вздохнул:

— Не возражаю.

И они провели целую неделю тихо, мирно, как заправские дачники. Работали, вкусно ели, ездили купаться на озеро, ходили в лес.

Все это время Мирославу так и подмывало набрать номер Шуры Наполеонова. Но она по себе знала, что сейчас его дергать нельзя. Нужно просто ждать. Все, что она сделала, это переслала ему отчет о своем разговоре с Мариной Левашовой. О своей второй беседе с наядами Никеей и Праксифеей она не обмолвилась ни словом. Мирослава была уверена, что Нонна и Полина после их разговора прямиком отправились к следователю и сами все ему выложили. Впрочем, так оно и было.

Морис, если и замечал ее внутренние терзания, вида не подавал, ему не хотелось разрушать идиллию.

Прошло восемь дней, прежде чем Шура позвонил Мирославе. Он произнес в трубку всего одно слово:

— Приезжай.

Она тотчас сорвалась из дома и помчалась к нему.

На этот раз он встретил ее ласково. Проговорил:

— Спасибо тебе за все! И за то, что не дергала меня, тоже.

— Шур, я же все понимаю.

— Еще бы тебе не понимать, если ты сама работала следователем.

— Ладно, — улыбнулась она, — считай, что ритуал обнимашек мы закончили, переходи к сути.

— К сути так к сути, — не стал упорствовать он. — Взяли мы собаку, поехали в клуб. Вернее, сначала к клубу. У нас есть парнишка, инструктор, тоненький, как девушка-подросток. Сначала пустили в тот проход в стене зарослей, что ты нашла, собаку, он за ней. Добрались они до этой двери, пес лаять стал, я открыл ее изнутри, и собака довольно быстро разрыла в куче клубного барахла запрятанный узелок. Там были грязный комбинезон и кеды с носками. Мы сравнили ДНК из потожирового вещества с носков с ДНК всех наяд. Ты не поверишь! — воскликнул Наполеонов. — К моему изумлению, одежда принадлежала Зое Селивановой.

— Не понимаю, почему тебя это удивило, — ответила Мирослава спокойно.

— Но она же так любила его, что попала в больницу с сердечным приступом!

— В народе говорят, что от любви до ненависти один шаг.

— Я не понимал: какой у нее мог быть мотив? Что могло заставить ее возненавидеть собственного жениха?

— Я же послала тебе отчет о разговоре с Мариной Левашовой. Сам ты беседовал с Еленой Метелкиной.

— После беседы с Метелкиной я ничего не понял. Эта девица была в восторге от устроенных для нее оргий.

Мирослава хмыкнула:

— Эскортницы тоже были в восторге?

— Им платили деньги, и их это устраивало. Когда я прочитал твой отчет о приключениях Марины Левашовой, во мне что-то шевельнулось. Но я тогда больше подумал о том, чтобы проинформировать наших коллег, что ведут дело Куренкова и Лаптева, связанное с подпольным казино, на предмет того, чтобы они еще присовокупили незаконное хранение оружия в его охотничьем домике.

— Проинформировал?

— А то. Только потом я понял, что Павел Гусинков тоже мог играть в казино вместе с ними. Позднее мы выяснили, что он оказался заядлым игроком. Притом невезучим. Все время проигрывал. Долги у него росли не по дням, а по часам.

— Его дружки потребовали у него вернуть долг Зоей, — сказала Мирослава.

— Угу.

— Как она узнала об этом?

— Зоя солгала, что не приходила к Павлу со своим ключом. Она на самом деле не пользовалась данным им ей дубликатом, так как еще раньше взяла родной запасной ключ от его квартиры. Гусинков решил, что потерял его. И вот однажды она пришла к нему в неурочное время, решила сделать ему сюрприз, открыла дверь своим ключом. И замерла в прихожей. Павел с кем-то разговаривал на повышенных тонах. У него кто-то был. Через несколько секунд она узнала их голоса. Зоя сказала, что ее как ледяной водой обдало. Она, сама не зная для чего, нажала кнопку записи и замерла, боясь пошевелиться.

Куренков сказал:

— Отдай нам на вечер свою недотрогу.

— Как я вам ее отдам? — кричал Павел. — Она не вещь! Она моя невеста!

— Привези ее в охотничий домик, предложи романтический пикник. Девчонки на это падкие. И твоя не исключение. — И еще он добавил такие слова, от которых девушку прошиб пот.

Самым отвратительным было то, что Павел согласился. Зоя боялась закричать или зарыдать. Она медленно попятилась, закрыла дверь и, охваченная ужасом, опрометью бросилась бежать прочь.

Дома она несколько раз прослушала заново машинально сделанную на телефон запись.

— Я представляю, — сказал Наполеонов, — как похабные слова резали слух девушки и как ржавыми крючьями рвали в клочья ее трепетную душу. Простить предательство она ему не смогла.

— Шура, ты очень романтично и трогательно до слез повествуешь, — сказала Мирослава, — но ты не