Призраки.

Она хотела понять причину своих переживаний, но не могла. Ничего не видела и не слышала, лишь ощущала неясное беспокойство. Зорайда была уверена, что в квартире водятся призраки, но не знала, как и почему это могло быть. По четвергам, когда их графики не совпадали и Келси была на работе, а она оставалась одна дома, Зорайда бродила из комнаты в комнату, пытаясь выяснить, что не так и где именно скрывается проблема. Иногда она начинала со спальни в задней части квартиры, но чаще всего ее маршрут начинался с входной двери, когда она пыталась воссоздать свое первое впечатление о доме. Медленно проходя через переднюю комнату, мимо дивана и телевизора, она заходила в крошечную кухню с еще меньшим уголком для завтрака, затем снова возвращалась в переднюю комнату и заглядывала в узкий коридор. Она проверяла ванную, открывала занавеску в душе, чтобы убедиться, что за ней ничего нет, и осматривала комнату, которая служила их общим офисом. В конце концов Зорайда оказывалась в спальне, садилась на кровать и, оглядываясь вокруг, удивлялась, как что-то, казалось бы, обычное может выглядеть таким неправильным.

Единственный случай, когда что-то конкретное действительно произошло, был однажды в субботу во время обеда. Обе они были дома, сидели в своем крошечном уголке для завтрака и ели макароны с сыром.

– Как думаешь, время правда ускоряется? – спросила Келси.

Зорайда привыкала к причудам своей соседки. То, что раньше казалось ей странным вопросом, не имеющим отношения к делу, теперь воспринималось как обычная тема для беседы.

– Не уверена. А почему ты спрашиваешь?

– Я всегда слышала, что с возрастом все проходит быстрее, что детство будто длится дольше, чем взрослая жизнь. Но у меня вся жизнь пролетела очень быстро – никогда не было медленного периода. Для меня не было бесконечного лета – они все проносились быстро. Интересно, так ли это у других, у всех наших ровесников, и не похоже ли это на прежние поколения, у которых были более спокойные годы, потому что время, похоже, ускоряется.

В этот момент зазвонил телефон, Зорайда протянула руку и сняла трубку со стены.

– Алло?

Голос на другом конце линии звучал так, будто он доносился из старого патефона, с шипением и треском пластинки на фоне. В его словах ощущался тот же слабый жестяной тембр. «Я потерялась», – говорила женщина, и ее голос звучал жалобно даже на таком расстоянии.

– Я потерялась… я потерялась… я потерялась!

Зорайда быстро повесила трубку.

– Кто это был? – спросила Келси.

Зорайда вздрогнула.

– Не знаю.

Ее подруга нахмурилась.

– Что они сказали?

– Это была женщина. И она просто повторяла: «Я потерялась», таким жутким потусторонним голосом.

– Розыгрыш, – резюмировала Келси. – Не беспокойся об этом.

Зорайда не была уверена, что это действительно розыгрыш. Келси уже забыла о звонке, и она тоже попыталась отвлечься, но у нее плохо получалось. Воспоминания о том голосе не оставляли ее в течение дня, и, ложась спать, она была рада, что живет не одна, что Келси неподалеку.

Через два месяца после их переезда они посетили «Митинг разнообразия» в центре города, протестуя против того, как государственная политика освещается в местных и национальных СМИ, оставляя азиатов и латиноамериканцев за рамками почти всех дискуссий. Зорайда, филиппино-американка, устала от того, что не участвует в культурном разговоре, и считала, что давно пора, чтобы при обсуждении расовых вопросов, бедности, реформы образования или статистики преступности СМИ не ограничивались мнением только белых и афроамериканцев. Как бы невозможно это ни казалось десять лет назад, сегодня ее пол давал ей больше места за столом, чем ее этническая принадлежность. Одной из целей этого митинга было привлечь внимание ко всем живущим в Соединенных Штатах, без исключения. Иногда Зорайда думала что ей повезло быть не просто женщиной, а филиппино-американкой и женщиной в одном лице.

После подписания петиций и выступлений активистов на кампусе колледжа, где должен был начаться митинг, группа из более чем пятисот человек отправилась маршем в центр города. Они выбрали стратегический маршрут, который проходил мимо местных офисов ABC, NBC, CBS и FOX.

– Многообразие – это не только черное и белое! – скандировали они. – Многообразие – это не только черное и белое!

По мере продвижения по городу их численность увеличивалась, и они получали множество гудков поддержки от проезжающих автомобилистов. Однако запланированного финала не было. Поэтому после скандирования перед зданием мэрии для репортеров и операторов, освещавших мероприятие для шестичасовых выпусков новостей, люди начали постепенно расходиться.

Зорайда и Келси встретили общих друзей и после возвращения в кампус и к своим машинам вшестером отправились выпить и поужинать.

Они вернулись домой довольно поздно, и, едва войдя в квартиру, Зорайда почувствовала, что что-то изменилось. Они не ожидали задержаться надолго и не оставили свет включенным. В квартире было темно, когда они вошли, даже после того, как Келси нащупала выключатель рядом с дверью. В передней комнате не было потолочного освещения, поэтому выключатель был подключен к розетке, от которой включалась лампа телевизора. Недавно они заменили перегоревшую лампочку на более экологичную, и, хотя Зорайда раньше не замечала разницы, теперь ей бросилось в глаза, что свет от лампы стал слабее и приобрел желтоватый оттенок вместо прежнего яркого белого.

В комнате было слишком много теней.

Зорайда взглянула на Келси, чтобы понять, заметила ли та что-то странное, и застыла, увидев на лице подруги тревогу.

Это было реально. Слава богу.

На тумбочке рядом с диваном стояла еще одна лампа, и Келси инстинктивно поспешила ее включить. Зорайда пошла на кухню, чтобы включить свет и там. На этом они остановились. Похоже, ни одной из них не хотелось заходить ни в короткий коридор, ни в ванную, ни в кабинет, ни в спальню.

Они посмотрели друг на друга. Келси слегка рассмеялась, чтобы разрядить обстановку, но смех получился натянутым и не помог. Это странное чувство все еще висело в воздухе. Зорайда взяла пульт и включила телевизор, надеясь, что хоть немного шума придаст квартире уюта.

Она услышала больше шума, чем ожидала.

Они обе услышали его.

Поверх раздражающей музыки из шоу «Доступ в Голливуд»[10] по телевизору раздался пронзительный вой – такой громкий, что у них заложило уши. Звук был слишком высокочастотным, чтобы