– Вот хер вареный, – пробормотал Харрис себе под нос.

Посол, низенький румяный человечек с круглым начальственным лицом и привычкой дергать себя за вандейковскую бородку, взирал на посетителей умными глазками. Грей наблюдал в Харрисе ту полную биологическую трансформацию, которая происходит, когда некто превращается из руководителя в подчиненного и начинает вилять перед патроном хвостом.

– Сэр, – сказал Харрис, – мы бы хотели задать вам несколько вопросов относительно Уильяма.

– Я так понимаю, это не слишком хороший знак.

– Я бы не сказал, что он плохой, сэр, но…

– К делу, Харрис. У вас есть какие-нибудь зацепки?

– Мы как раз разрабатываем несколько многообещающих версий, но пока никакой конкретики.

– Например?

– Извините, господин посол, – вмешался Грей. – Как вам, вероятно, известно, мы считаем, что исчезновение Уильяма может быть связано с религиозным ритуалом, который он посетил в тот вечер, когда его видели в последний раз. Мы отследили все зацепки, ведущие в том направлении, но нам по-прежнему не хватает фрагмента информации, который кажется жизненно важным.

– А поконкретнее?

– Трудно найти, где устраиваются эти ритуалы. Мы пытаемся выяснить, как Уильям узнал, куда нужно ехать. Возможно, тот, кто сообщил ему об этом, имеет представление, что с ним случилось и где он может быть.

– Джентльмены, делайте все необходимое. Уильям – большой патриот и мой близкий друг. Я хотел бы предложить вам более существенную помощь, но в министерстве категорически возражают против того, чтобы расследование в Хараре вели иностранные агентства. Вот и имеем то, что имеем. – Он закрыл глаза и разочарованно вздохнул. – Как будто нам есть дело до того, что они грохают собственных граждан. Как показал себя профессор Радек? Мне его настоятельно рекомендовали.

– Он весьма знающий, – сказал Грей.

– Отлично. Итак, о чем вы хотели меня спросить?

– Сэр, – начал Грей, – вы наверняка предоставили бы нам любую относящуюся к делу информацию.

– Разумеется.

– Не знаете ли вы чего-нибудь полезного о повседневной жизни Уильяма, что могло бы как-то вывести на ритуал? Где он делал покупки, где проводил вечера, что угодно.

– Хотя я часто вижусь с Уильямом, – ответил посол, – обычно это бывает днем, разве что изредка мы вместе играем в покер у сэра Нотона.

– Я уже говорил с ним, – сообщил Грей.

– И?

– Он сказал, что в следующий раз предоставит вам кредит.

Посол издал негромкий смешок.

– Я знаю, что Уильям встречался с женщиной. Лично я с ней незнаком, но, полагаю, вы с ней уже переговорили?

– Она не видела его после обряда и понятия не имеет, что с ним там случилось.

– Я просто не понимаю, что вообще могло произойти.

– Мы тоже, сэр.

Посол вздохнул.

– Я уже обдумывал этот вопрос и расспросил всех, кого мог. Добавить мне нечего. Никто здесь не знает, где он был в тот вечер.

– Я так и думал, но обязан был спросить.

– Конечно.

* * *

Грей вышел из посольства раздосадованный. Он сомневался, что посол не в курсе ночных похождений Эддисона, но даже если в курсе, поделать с этим все равно ничего нельзя. Посол по умолчанию вне подозрений, во всяком случае, проводить в отношении него какое-то расследование Грей не мог.

Зазвонил сотовый, высветился номер Ньи, и, увидев его, Грей мысленно вернулся в прошлую ночь. Он вспомнил ее волосы, раскачивающиеся перед его лицом, бархатистые пухлые губы, прижавшееся к нему тело. Кожа запылала, и он, вздрогнув, отогнал воспоминание.

– Сможешь встретиться со мной у Лаки в десять вечера? – спросила Нья.

– С удовольствием. На этот раз у нас будет подкрепление?

– Да.

– И каков план?

– Арестуем Лаки за незаконный бизнес, доставим на допрос. Я организую через министерство, чтобы все это было предельно неприятным.

– Отлично. А я с послом поговорил.

– И что?

– Да ни фига.

– Ясно.

– Устал я от тупиков.

– Сегодня вечером мы получим ответы.

Они оба немножко помолчали.

– Нья!

– Что?

– Будь осторожна.

– И ты тоже.

37

Профессор Радек терпеливо сидел на выступе скалы, его массивную фигуру скрывали из вида валуны и густая поросль деревьев мсаса. Внизу раскинулась покрытая травой прямоугольная лощина, которую местные жители называли Могилой из-за огромной гранитной плиты в северной ее части, напоминавшей надгробие.

Виктор находился в северной оконечности Восточного нагорья, в трех часах езды от Хараре в юго-восточном направлении. Вдалеке, на севере, виднелся краешек буйной растительности Ньянги. На востоке маячили бесконечные девственные леса и скалистые, окутанные туманом вершины Чиманимани и Вумба.

Профессор занял эту безопасную позицию несколько часов назад. Лощина лежала далеко внизу, позади него поднимался иззубренный склон. Никто не мог застать Радека врасплох. Это при условии, если кто-нибудь вообще тут появится. Приближался закат, а вместе с ним – и время ритуала, понаблюдать за которым и явился Виктор, однако люди и не думали собираться. Неужели Найджел дал ему ложную информацию?

Жаль, что он не побывал на первом обряде. Отметины на свежем трупе, ради осмотра которого его и вызывали в Йоханнесбург, не были какими-то особенными, а само преступление оказалось совершено скорее на сексуальной почве, чем на религиозной.

Он поднял бинокль и осмотрел долину. Во время своего первого расследования ему доводилось посещать ритуалы джуджу, но посвященные Эсу – никогда. Интеллектуальная – а следовательно, и профессиональная – часть его личности испытывала по этому поводу радостное возбуждение.

Однако он гадал, не предвкушает ли происходящее и другая, подсознательная часть его натуры, та, что, как он по опыту знал, прячется внутри каждого человека, порой дремля, а порой и просыпаясь. Не ухмыляется ли она похотливо, ожидая возможности утолить первобытную жажду предстоящей кровавой мистерией? Он боялся этой стороны своей личности, боялся, что, навидавшись ужасов, может стать не только нечувствительным к ним, но и начать где-то в глубине души получать от них извращенное удовольствие.

Бесконечный процесс поиска ответов на загадки мироздания позволяет проявиться не только лучшим человеческим качествам, но и тем, что сидят в темных закоулках его сознания, продолжал размышлять Радек. Одни – носители идей гуманизма и просвещения – стремятся постичь хотя бы крохи божественной истины, а другие – более практичные и властолюбивые – хотят лишь обратить всё в этом мире себе на пользу. И этим категориям никогда не примириться между собой. Виктор находил эту борьбу захватывающей. Религия – это своего рода антропологическая палитра, где смешиваются представления о божественном той или иной культуры, что позволяет создавать сложные социальные конструкции. Возможно, мы никогда не узнаем, кто прав, если в этом споре в принципе существуют правые. Тут-то и заключается сразу и чудесное, и ужасное. Возможно, человек навечно обречен разрываться между своей