— Ложь! — вскочил Сидоров, опрокинув рюмку. — Он не мог знать ее адреса.

— Хорошевское шоссе, дом пять, квартира десять. И знаешь, кто ему адресок шепнул? Твой папочка. Вышел ты, видно, у него из доверия.

— Что вы хотите?

— Чтобы ты спокойно досмотрел фильм и подписал кое-какие бумаги. — Градов нажал на пульте кнопку воспроизведения.

— Семь двадцать, — сказал Катков, взглянув на часы. Он вытащил пистолет и, расхаживая по комнате, принялся навинчивать на ствол глушитель.

— Да перестань ты перед глазами мелькать! — цыкнул на него Кузькин. — Дергаешься, как муха на стекле.

Катков выругался и сел за стол.

— Стрелять будем одновременно. Я со своего места, ты — из кресла.

— А кто дверь откроет?

И в это время позвонили — два коротких звонка и один длинный.

— Он, — шепотом проговорил Кузькин, медленно встал и пошел в прихожую. — Кто?

— Свои, — ответил Бовин.

Кузькин открыл дверь и, сделав шаг назад, рванул из-за пояса пистолет. Но выстрелить не успел: получил пулю в живот, согнулся и стал медленно оседать. Но не упал. Бовин схватил его за ворот куртки и, прикрываясь им, как щитом, шагнул в комнату. Два выстрела слились в один. Первый — оборвал жизнь Каткова: пуля Бовина влетела ему точно между глаз, второй — неудачный — добил его друга.

— Отчаянные молокососы! — Бовин подхватил кейс и, прикрыв дверь, опрометью бросился вон из квартиры.

Градов выключил видеомагнитофон, подошел к окну и, глядя на опадающие с деревьев листья, спросил:

— Интересно, на сколько потянет эта пленочка?

— На пожизненное заключение, — ответил Волынский.

Сидоров поднял с пола рюмку, наполнил ее, залпом выпил.

— Вы можете пойти мне навстречу? — И он уже вполне осмысленным взглядом посмотрел на пистолет, который лежал на полу рядом с Линдером.

Градов понял, на что решился человек, подумал и перевел взгляд на Волынского — что, мол, скажешь?

— Возьми чистый лист бумаги и напиши чистосердечное признание на имя прокурора.

Сидоров написал. Волынский внимательно прочитал его и, по-видимому, остался доволен. Сказал:

— Старое сожги.

Сидоров чиркнул зажигалкой. Когда бумага догорела, бросил ее в унитаз и спустил воду.

— А ты профессионал, — уважительно произнес Градов.

— А я и есть профессионал, — кивнул Сидоров. — Меня завербовали еще при поступлении в институт. Сказали: «Сын вора в законе не имеет права учиться на юридическом». Но если я захочу и буду работать на них, то они помогут мне поступить. Я согласился. После третьего и пятого курса был на сборах…

— Что тебе конкретно предложили?

— Работать в преступных группировках — стучать. Стучать я не захотел и получил еще более почетное предложение — киллер.

— И кого ты хлопнул?

— Никого не успел: контору ликвидировали, а про меня забыли. И здесь мой папочка, которого вы прекрасно знаете, меня и пристроил…

— Убрать Климова — его идея?

— Его, — глухо обронил Сидоров. — Константин Иванович ему крепко насолил.

— А кинуть Линдера?

— Моя. Он в любом случае засыпался бы со своими девками. И меня бы под монастырь подвел.

Сидоров вытащил из кейса еще один чистый лист бумаги, коротко, словно страдая от удушья, вздохнул и крупно вывел: «В моей смерти прошу никого не винить». Расписался, поднял с пола пистолет и вышел в соседнюю комнату. Грохот выстрела слился с последним проклятием в адрес жизни, с которой он пытался, но так и не смог справиться.

Климов вошел в квартиру и сразу же понял, что его ждут: пахло жареной свининой, острым чесночным соусом и… женщиной, вернее, духами, запах которых мог исходить только от одной женщины — Митасовой.

— Катерина! — гаркнул он во все горло и, когда она появилась, радостная и чуть смущенная предстоящей встречей, подхватил на руки, крепко прижал и, как мальчишка, закружил по комнате.

…………………..

В «Мире «Искателя» № 3 читайте остросюжетный роман С. Иванова «Мой милый мафиози», рассказ В. Гусева «Комета Нострадамуса»; в «Библиотеке «Искателя» № 3 — захватывающий роман О. Суворова «Влюбленный рэкетир».

Кир БУЛЫЧЕВ

ВИРУСЫ НЕ ОТСТИРЫВАЮТСЯ

У профессора Минца своеобразное чувство юмора.

В прошлом году оно спасло Землю от страшной опасности, хотя с таким же успехом могло ее погубить.

Началось все невинно, на стадионе.

С недавнего времени Минц и его друг Корнелий Удалов зачастили на футбол. Начали болеть за команду «Речник», и сами посмеивались над своим увлечением, называя его старческой причудой.

Ксения походы не одобряла. Несмотря на солидный возраст, она продолжала ревновать Корнелия. К тому же рыбалка и грибная охота приносили дому прибыль, а стадион — разорение.

— Мы с тобой теперь на хозрасчете, — объяснила она свою позицию мужу. — Будем жить по замкнутому циклу. Что съел — возврати в хозяйство!

Удалов был поражен такой житейской хваткой Ксении и скромно предложил:

— Давай тогда туалет на дачу перевезем.

— Зачем? — не поняла Ксения.

— Ну не горшки же полные на автобусе возить! Если приспичило — едем на дачу…

Развить свою мысль он не успел, потому что ему пришлось, прихрамывая от радикулита, бежать прочь из дома, спасаясь от скалки. Впрочем, и это входило в интересы хитроумного Удалова. Он попросил политического убежища в квартире Льва Христофоровича, откуда они вместе пошли на стадион.

Именно там на профессора Минца, гениального изобретателя и без пяти минут лауреата Нобелевской премии, снизошло озарение.

Озарение было вызвано туманом, опустившимся на трибуны и хлопьями плывущим над полем, так что некоторые игроки появлялись по пояс из белой гущи, а от других были видны только ноги.

— Куда же бьет! — кричал рядом с ним Удалов. — Куда же он бьет, если ворот не видно?

— Так и вратарь его не видит, — ответил разумный Саша Трубин, сидевший рядом с Удаловым. — Они равны. Но на уровне анекдота.

И тут Минц воскликнул:

— Вот так и поступим! То-то будет смешно!

Закричал он громко, на стадионе так не высказываются. Туда приходят смотреть и кричать, а не выступать.

Но ругаться на Минца не стали, люди здесь свои, обычные, приходят на стадион и в солнце и в непогоду. Мест на «Речнике» всего две тысячи, из них и половина не заполняется. Нет в Великом Гусляре достаточного увлечения футболом. То ли дело в пятидесятые годы!

Люди