В эту ночь Варвара Миронова легла спать в слезах, но это были чистые слезы. На душе у нее было спокойно и легко-легко, как давно не случалось. Она уже знала, как именно поступит утром.

* * *

Приближался суд, который должен был наконец-то освободить Виталия от Варвары, официально признав их развод, и при этом решить, необходим ли раздел имущества, и если да, то в какой степени. Обсудить этот вопрос с Димой я больше не могла, ведь он был назначен судьей в данном процессе, а потому я не хотела вовлекать его в возможный конфликт интересов и уж тем более рисковать его или своей карьерой.

Если нас обвинят в сговоре, мы оба можем лишиться статуса судьи. Зная Марка Трезвонского, я была уверена, что он не преминет этим воспользоваться, а потому свела общение с Димой к нулю. Мы не ходили друг к другу пить чай, не останавливались поболтать в коридоре, не писали и не звонили друг другу и виделись мельком только на общих совещаниях в кабинете председателя суда Плевакина.

Со стороны могло показаться, что мы с Димой поссорились. К примеру, именно так оценивала происходящее моя помощница Анечка.

– Елена Сергеевна, вы не общаетесь с Димой, потому что понимаете, что он примет невыгодное для вас решение? – спросила она как-то.

Я от удивления выронила из рук бумаги, которые в тот момент читала, готовясь к заседанию.

– Аня, какой ватой набита твоя голова? Я иногда даже диву даюсь, – покачала головой я, обретя голос. – Мы не ссорились с Димой, я просто не хочу, чтобы у стороны ответчика была возможность обвинить нас в том, что я, пользуясь дружескими отношениями, пытаюсь привлечь судью на свою сторону. Это совершенно невозможно, потому что профессиональная этика выше любых личных интересов. Кроме того, с чего ты взяла, что Дима примет решение не в пользу Виталия?

– Потому что закон на стороне бывшей жены вашего Миронова. – Аня выпятила пухлую нижнюю губку, что свидетельствовало о крайней степени недовольства. – И это правильно, Елена Сергеевна. Я понимаю, что вам не хотелось бы терять половину состояния своего будущего мужа, но каждый мужчина должен платить по счетам.

Этот бред моя помощница уже продвигала в тот единственный раз, когда мы с Димой все-таки обсуждали мироновский кейс в моем кабинете. Правда, было это до того, как ему расписали дело Варвары, и даже до того, как она вообще подала иск в суд. Аня относилась к тому весьма распространенному типу женщин, которые искренне верили, что мужчина обязан платить им за один только факт их существования.

– И с чего ты вообще взяла, что я имею какие-то виды на имущество Виталия Александровича? Я люблю его самого и продолжу любить, даже если у него вообще ничего не останется.

– Ну да. – Анечка скептически поджала губки. – Любовь дело такое, но в загородном доме она все-таки лучше, чем в шалаше. А вам еще ребенка поднимать. Без денег это сложно.

Я вздохнула. Ну как объяснить этой дурехе, что первого своего ребенка я родила без мужа, будучи бедной студенткой, да еще и с младшей сестрой на руках? И ни разу у меня не мелькнула мысль, что в моем положении от беременности лучше избавиться. И ни разу за всю Сашкину жизнь я об этом не пожалела. И решение рожать Мишку я принимала, полностью рассчитывая только на себя. Более того, в тот момент я вовсе была уверена в том, что Виталий Миронов исчез из моей жизни навсегда. Нет, не объяснишь. И она не поймет, и мне это совсем не нужно.

Разговор с Аней я перевела на другое, точнее на работу, которой было много, не до пустой болтовни. И даже не подозревала в тот момент, что вернуться к нему придется в совсем другой обстановке. Надо признать, не очень приятной.

Спустя неделю меня в неурочное время вызвал к себе в кабинет Плевакин. Я отправилась к начальнику, совершенно спокойная, не чувствуя за собой никакой вины. Анатолий Эммануилович был мрачен. Стоя у окна, он смотрел сквозь стекло с таким угрюмым видом, что мне стало не по себе.

– В квалификационную коллегию судей поступила жалоба, – наконец прервал свое молчание он.

– На меня? – не поверила собственным ушам я.

– На тебя и на Горелова. От адвоката по делу Варвары Мироновой.

– От Трезвонского? – мрачно уточнила я. – Что ж, хорошо, что я была к этому готова.

– Да как к такому можно быть готовым? – вздохнул Плевакин. – Адвокат истицы просит отвода судьи на том основании, что Горелов при рассмотрении дела не может придерживаться независимой и беспристрастной позиции в отношении всех участников процесса. Сразу скажу, что в самом начале карьеры для Дмитрия такая история – не подарок. Я, конечно, сам старый дурак, что именно ему это дело расписал. Ясно же, что он, как твой бывший помощник, сильно уязвим.

– Анатолий Эммануилович, но это же глупость, – не выдержала я. – Дима – мой бывший помощник, а Машка – моя ближайшая подруга, а со всеми остальными судьями я много лет работаю бок о бок, и даже вы – мой наставник, учитель и даже друг. Я много лет вхожа в ваш с Тамарой Тимофеевной дом, так кому вы должны были расписать это дело, чтобы этот человек не был обвинен в личных отношениях со мной?

– Да, но обсуждать дело – это ни в какие ворота, Елена.

– Так мы и не обсуждали. Я под присягой могу подтвердить, что с момента, как Дима взял процесс в производство, я ни разу не оставалась с ним не то что наедине, а даже в присутствии третьих лиц. Только на ваших совещаниях. И если квалификационная коллегия сочтет нужным, то даже готова взять распечатки звонков и сообщений у своего сотового оператора, что мы и по телефону не общались.

– А у Трезвонского есть свидетель, готовый подтвердить, что вы обсуждали с Дмитрием именно мироновский кейс. И более того, обсуждали возможную стратегию защиты.

Свидетель? У Трезвонского? Стратегию защиты? Я вспомнила тот наш единственный разговор, у которого действительно было два свидетеля. Машка и… Анечка. В подруге я была совершенно уверена. Стучать на меня и Диму Трезвонскому она бы точно не стала. А вот моя новая помощница…