— Посох?

— Ага, притащил как-то штуку такую, это, говорит, ручка от посоха, она старинная очень и цены ей нет. Я только плечами пожала тогда: может, она и ценная, да только суп из нее не сваришь и одежду не сошьешь…

Поругались мы тогда здорово, поняла я, что жить с ним не стану.

Но все тянула с окончательным решением, а потом… потом все и случилось…

Мать достала из холодильника воду и напилась прямо из бутылки, потом продолжала:

— Тебе шесть лет было, болела ты, а потом в садике карантин был. Ну а он как раз в очередной раз без работы был, я и оставила тебя с ним дома, а сама поехала больничный закрыть.

Пока то да се, в магазин еще зашла, часа четыре меня дома не было. Прихожу, дверь почему-то открыта, зову — Вадик, Вадик… Тишина в квартире мертвая стоит. Страшно мне стало до колик в животе. Застыла у двери, двинуться не могу.

Потом слышу — твой голос тоненький, вроде поешь ты что-то. Я — в детскую, там никого, тогда я в большую комнату, там у нас и спальня, и гостиная была, и стол письменный.

И вижу, что посредине на ковре он, Вадим, лежит, и кровь кругом. Много крови. И ты… ты рядом сидишь, кровь эту ладошками шлепаешь и поешь тихонько…

— Ужас какой! — невольно вскрикнула я.

— Не то слово. Как я сама там в обморок не свалилась, не понимаю. На лестницу выскочила, к соседям позвонила, хорошо, кто-то дома днем был… Ну, конечно, вызвали «скорую», полицию, тебя спрашивают — как? Что?

Ты молчишь, врач из «скорой» сказал, что ребенок в невменяемом состоянии. Увезли тебя в детскую психиатрическую, а ко мне полиция приступила. Отвечаю как есть, что уходила, все в порядке было, а пришла — и вот такое. Что случилось?

У Вадима лицо сильно разбито, и удары по голове были нанесены чем-то тяжелым. Ну, мент один там сразу сказал: быть не может, чтобы шестилетний ребенок так его отделал, это ж не всякий мужик так сумеет. Опять-таки орудия убийства не нашли.

Меня спрашивают, может, ограбили вас, пропало что-то? Да что, говорю, пропало, у нас и брать-то нечего, никаких ценностей. А про ручку эту от посоха только потом вспомнила, да решила не говорить, а то скажут еще, что я в показаниях путаюсь. И так на меня они косо смотрели, — хорошо, что соседку встретила я, когда уходила, она еще спросила, как ты себя чувствуешь, и Вадика в дверях видела, когда он дверь за мной запирал.

У них ведь как? Мне тот мент объяснил, что в таком случае первые подозреваемые — это жена или любовница. Есть у него любовница? — спрашивает.

Про любовницу, отвечаю, ничего не знаю, точнее, это я получаюсь любовница, а жена у него законная есть, Орловская Ольга, живет в Екатеринбурге.

Ну, связались они с тамошней полицией, там сказали, что Ольга выехала в Петербург, а потом обратно поехала. Сняли ее с поезда, она и призналась во всем.

Оказалось, она психически ненормальная и на учете состояла. Вот психанула, приехала разбираться со своим муженьком, да видно озверела да и забила его насмерть. Про ручку от посоха полицейские ничего не знали, и при ней ничего не нашли, наверное, она ее выбросила по дороге… Ну, там даже суда не было, потому что она в невменяемое состояние впала, определили ее в спецпсихбольницу, оттуда не выходят.

А у меня другие заботы начались. В больнице сказали, что ребенок увидал такое злодейство и от стресса впал в ступор. С трудом вывели они тебя из такого состояния, вроде все нормально, только ты ничего не помнишь. Ну, врач и посоветовал мне тебя не трогать и обстановку сменить. Со временем, говорит, она все сама вспомнит, а если нет, то и ладно… Навыки все у тебя сохранились, на учебу, сказал, это не повлияет…

— И ты отвезла меня к бабушке…

— А что мне делать было? — Мать и не думала оправдываться. — Когда весь район гудел, на меня на улице пальцами показывали. Пока квартиру не поменяла, вообще спать не могла.

— Но ведь это ненормально, что я совсем ничего не помню про раннее детство.

— Бабушка сама мне посоветовала, чтобы не таскать тебя по врачам, чтобы в карточке записей не было, что ты на учете в психдиспансере состоишь! Свидетельство тебе поменяли, забыла и забыла, было бы что помнить!

Я молчала. Ну, допустим, и правда такого отца помнить ни к чему. Но ведь и матери у меня, считай, не было, с этим как быть?

Но что толку ей об этом говорить…

— Ладно, пойду я…

И снова она ничего не спросила про мою жизнь, не предложила поужинать или хоть чаю попить…

Да, тяжелый случай…

Она оживилась, убедившись, что я ухожу, и даже не бросила на прощанье, чтобы я звонила и не пропадала. Грустно, но я примерно такого и ожидала.

На следующий день была суббота, и мы с котом долго спали. А потом я решила сходить в музей «Пиковой дамы». Просто так, оглядеться. Ну, не получится ничего узнать про тайник, так хоть повышу свой культурный уровень.

Я свернула на Малую Морскую улицу и для начала издалека осмотрела красивый желто-белый особняк, потом подошла к главному входу…

Возле этого входа красовалась бронзовая табличка с красивой надписью: «Музей культуры и быта Санкт-Петербурга».

Чуть ниже была еще одна табличка: «Дом Пиковой дамы».

Наверное, именно сюда вошел Германн, герой пушкинской повести, в ту роковую ночь, когда он решился выведать тайну старой графини. Только никаких табличек тогда, разумеется, здесь не было.

Сейчас была не ночь, а белый день, рабочее время, и дверь особняка была открыта. Когда и ходить в музеи, если не в выходные?

Я вошла и оказалась в просторном холле.

Справа от входа была стеклянная будочка кассы.

Я подошла к ней и попросила билет.

— Ближайшая экскурсия будет через двадцать минут, участники собираются возле Солона, — сообщила мне кассирша, протягивая билетик. Точно такой же, как тот, который потеряла Алена.

— Возле какого слона? — переспросила я удивленно и оглядела холл в поисках этого самого слона.

— Не возле слона, девушка, а возле Солона! Солон, девушка, это афинский философ и законодатель. А его статуя стоит вон там, в дальнем конце холла. — Кассирша укоризненно на меня посмотрела из-под очков.

Действительно, в глубине холла я увидела мраморную статую, возле которой