– Ну конечно. Ты думал, что твои сказки про Кровавую Бесс меня напугают?

Он пожимает плечами, надевая куртку и доставая ключи от машины.

– Нет, я вижу, что ты покрепче будешь. Просто…

– Что? – тороплю его я, когда он молчит.

– Ты записываешь эту новую книгу Вероники.

– Транскрибирую, да, – чопорно подтверждаю я. С его слов я получаюсь секретаршей, каковой, видимо, и являюсь, но уже сейчас то, что я делаю, кажется чем-то большим, как предположил Кертис в своем сообщении.

– Ну, в общем, доктор Синклер считал, что из-за этих рассказов про Кровавую Бесс та девушка и сошла с ума. Он сказал моему отцу, что иногда гадал, а вдруг девушки были правы, и эти истории вызвали дух Кровавой Бесс. Я подумал…

– Что я могу испугаться, что книга Вероники снова вызовет жаждущий крови призрак? – заканчиваю за него я, подняв бровь – и бутылку, – салютуя. – Тогда будем надеяться, что Кровавой Бесс нравится дорогущий эль и острые чипсы. Потому что больше она от меня ничего не получит.

Когда Питер уходит, я подхватываю рюкзак и подхожу к боковому окну и двери, проверить, что фонари его машины уже скрылись за поворотом.

И бегу в библиотеку. У меня есть час, чтобы сфотографировать страницы, должно хватить – но дверь заперта.

Я надеялась, что за всей этой суматохой и беспокойством за Веронику Летиция про нее забыла, но, конечно же, нет. Но я оставила открытым французское окно, когда выходила, так что, если мне повезет, Летиция не заметила и не заперла его. Вдруг получится пробраться так.

Обхожу дом по узкой тропинке через густые заросли гигантских рододендронов, чьи узловатые ветви переплелись, точно плетеная корзина. У края леса мне чудится какое-то движение, но когда я смотрю туда, уже ничего не видно. Это просто нервы. Подойдя к библиотеке, я вижу собственное отражение в стекле французского окна и вздрагиваю от того, насколько бледной и испуганной выгляжу. Я стала той девушкой с обложек готических романов.

Только я не убегаю из особняка, напоминаю себе я. Я иду на штурм.

Окно с трудом, но поддается, и я проскальзываю в темную комнату, оказавшись за зеленой кушеткой. Быстро пересекаю длинную библиотеку, вглядываясь в ниши между полками, из теней на меня выглядывают белые мраморные бюсты древних философов и писателей, точно осуждающие призраки.

Страницы лежат там, где я их оставила, придавленные круглым серым камнем, но добавилось еще два. Должно быть, Летиция заходила и положила их. Она что, считает, что по дому пронесется тайфун и унесет их?

Достаю свой новый телефон, нахожу камеру и делаю снимок. Но, взглянув на экран, сомневаюсь, что смогу разобрать слова. Хэдли, наверное, знает какой-то необычный способ переноса слов на страницу, а я – нет.

Но я умею быстро печатать. Достаю ноутбук, кладу его на стол, отодвинув пишущую машинку.

Лунного света, проникающего через окно, хватает, чтобы прочитать слова, поэтому свет включать не нужно. Но когда я поднимаю взгляд, то замечаю в отражении окна, что мое лицо освещает экран ноутбука. Любой, кто окажется на лужайке, увидит меня. Перейти куда-нибудь? Но это пустая трата времени, в конце концов, кто меня увидит?

Я печатаю быстро, едва поглядывая на экран, приклеившись взглядом к страницам и благодаря сестру Бернадетт, которая настаивала, чтобы мы научились печатать вслепую. После громкого стука пишущей машинки печатать на ноутбуке – настоящее наслаждение. Закончив, я перечитываю и сверяю написанное со страницами текста, нет ли опечаток. Дойдя до того момента, где Джен и Вайолет смотрят в зеркало, я не могу удержаться, достаю из рюкзака фотографию и снова внимательно рассматриваю.

«Вы похожи», – сказал Кейси Веронике, и они действительно похожи. Сейчас, когда Вероника носит зеленые очки, а лицо ее в шрамах, сложно определить, есть ли сходство между ними с моей матерью. Все всегда говорили, что я на нее похожа… тогда похожа ли я на девушку на снимке?

Поднимаю взгляд на собственное отражение и прикладываю к щеке фотографию, потом двигаюсь – так, чтобы половина лица на фото оказалась рядом с половиной лица в реальности. Получается странная карнавальная маска, наполовину в тени, наполовину на свету. Получившийся образ вдруг вызывает беспокойство, будто мое лицо заменили на чье-то другое. Я отбрасываю фотографию так быстро, что она падает на пол, а из окна на меня смотрит другое лицо, все еще непохожее на мое собственное, будто я никогда не смогу снять эту маску. Лицо в окне выглядит столь же напуганным из-за этого, как и я. Я наклоняюсь ближе – и тут слышу, как по подъездной дорожке едет машина. Разворачиваюсь и вижу, как луч фар проходит через стеклянную вставку над дверью в холл. Поворачиваюсь к окну и вижу, что женщина за ним исчезла, как будто догадалась сбежать, пока я все еще глупо сижу в кресле.

Стряхнув с себя чары оцепенения, закрываю ноутбук, хватаю рюкзак и бегу к французскому окну. Моя рука уже ложится на защелку, но тут я вспоминаю про упавшую фотографию. Я не могу оставить ее там.

«У меня есть время», – говорю я себе, осторожно проходя обратно к столу. Если я буду вести себя тихо, они не придут сюда. Но фонарик включать нельзя, поэтому я опускаюсь на колени и ощупываю пол. И тут пальцы нащупывает не фотографию, а что-то твердое и металлическое.

У меня выпала монетка? Или крышка от пивной бутылки из рюкзака? На всякий случай, вдруг это что-то компрометирующее, я прячу находку в карман – и слышу, как открывается входная дверь, а следом за ней раздаются голоса в холле. Лихорадочно шарю руками по полу и наконец нахожу фотографию. Хватаю – и бегу, согнувшись почти вполовину, к французскому окну.

Пальцы уже снова касаются ручки – и тут в двери библиотеки поворачивается ключ.

Бежать слишком поздно. Я скрючиваюсь за кушеткой и задерживаю дыхание.

– Можем поискать утром, – раздается голос Летиции, которая входит в комнату. – Тебе уже надо быть в постели.

– Зная, что он со мной, я буду крепче спать, – отвечает Вероника, и голос у нее еще слабее с тех пор, как я слышала его в последний раз. – Он, должно быть, выпал, когда у меня случился приступ.

– Ты имеешь в виду, когда ты вымотала себя настолько, что чуть не умерла? – резко уточняет Летти. – Садись, я поищу. Ты не можешь продолжать в таком же духе, ты…

– Убью себя? – заканчивает за нее Вероника. –