рациона, как тут мой нос уловил аромат жаренного бекона… И я поплыл. Не потому, что был бесхребетным слугой желудка, а из-за того, что находился в теле вечно голодного юнца. 
Я встал, пододвинул трёхногое «кресло» и грузно на него опустился.
 — Почему не достаёшь тарелок? — Сабрина развернулась на пол оси и с требованием зажала в руке подобие поварёшки.
 — Помнится, кое-кто обещал выполнять всю работу по дому и не будить меня в шесть утра.
 — Увидев такую халабуду, мои планы сразу же поменялись. Где это видано: жить в комнате, совмещённой с кухней, столовой и гостиной?
 Я поднялся и достал из тумбочки пару относительно чистых вилок.
 — У тебя весьма большие претензии для того, кто живёт на улице. Столовая? Знаешь, даже в богатых домах не всегда она есть, что уж говорить о стандартных квартирах, и, тем более — о комнате.
 — Врёшь. В любом нормальном доме есть столовая. Это первое по важности помещение в здании.
 — Ага. Наверное, на втором месте в твоём списке идёт комната для курения кальяна? А уборная, должно быть, и вовсе на последнем, ведь тем, у кого есть столовая, даже не надо мыться: они боги, и кожа у них всегда чистая, как у младенца.
 Девушка недовольно фыркнула. Затем она разложила мясо и яичницу по тарелкам, и мы принялись есть. Молча.
 «Надеюсь, Беатрис будет дома. Она многое должна знать о хозяйке. В том числе и тех, с кем аристократка встречалась… Чёрт. Поганый Симон. Неужто этот сопляк и вправду вырубил меня дротиком? Какой у засранца мотив, если только не скрыть своё преступление?.. А потом его убили. Ядом. А я даже не имею выхода к рынку сбыта. Проклятье…»
 Кто-то меня пнул. Я поднял голову и уставился на единственного человека в комнате. Дамочка показательно задрала нос.
 — И что тебе от меня надо?
 — Это и ежу понятно: чтобы ты извинился за нанесённое мне оскорбление.
 — Ёжик, наверное, уже очень устал: затаскали его, беднягу. Всем от него что-то надо. А его кто-то об этом спросил?
 — Нет. У ежей нет прав в мире людей. Поэтому они и ёжики. Будь эти остряки умными, они бы так и назывались — люди.
 — Чего?
 Манипуляторша забавно надула губки.
 — Извиняйся, чего! Я ещё обижена…
 — Тогда пошла вон из дома. — моментально парировал я и, уверенный в своей победе, плутовски опёрся на спинку стула. Но не слишком развязно: чтобы не свалиться.
 Дама «злобно-кокетливо» улыбнулась и послушно возвратилась к трапезе. Уж не знаю, где она отыскала яйца и бекон в шесть утра, но за это ей — большое спасибо.
 Когда мы закончили есть, я скинул грязную тарелку в раковину и, утерев лицо полотенцем для рук, полез в шкаф. Ничего интересного там не нашлось, впрочем, я, как удачно сложилось, многого и не требовал: всего-то новые штаны и рубашку.
 Пока я одевался, девушка уже успела спрятать свой мешок, натянуть туфли с ужасно длинным каблуком и накрасить губки у входного зеркальца, в котором, вероятно, де Салес обычно проверял ровность своего жалкого пробора.
 — Работаешь посменно?
 — Неа. — налету ответила дамочка, издеваясь над дверным замком, то бишь, переводя с ироничного на человеческий, пытаясь его открыть. — Работаю по пятнадцать часов в день, но с большими перерывами. Обычно мы проводим свободное время за настольными играми или бильярдом.
 — Да у тебя рай, а не работа, как я погляжу. А мужчин туда берут?
 — Не таких страшненьких. — негодница показала мне язык и вышла на крыльцо. На прощание она хлопнула дверью.
 «И зачем я её приютил. Одни хлопоты и злая ирония. Мужчине нужно приходить домой и знать, что за ним опора, а не красивенькая склочная язва… Хотя, эта язва вполне ничего. Будь я на лет десять моложе… Постойте»
 Дверь резко отворилась.
 — Эй, Лойд, — из дверного проёма вылезла накрашенная головка. — Не знаю, как обычно говорят сожительницы, но… Целую!
 Дверь опять закрылась.
 «Что это, как не кнут и пряник? Манипулятор даёт кроху положительных эмоций, а потом обильно поливает это негативом. По итогу жертва ждёт нового всплеска доброты и привязывается, как бобик, которого часто бьют, но иногда кормят… Кажется, я слишком глубоко копаю»
 Дверь резко отворилась.
 — И я тоже тебя целую… а?
 В комнату вошёл остроухий человек. Я не помнил его имени: сны быстро выветриваются.
 — Ну привет, Лойд. — убийца достал из-за спины арбалет. — Думал, никто не узнает, что один паскудник-детектив выжил? Рассчитывал скрыться?
 — Ага. И именно поэтому вчера прошёл половину этого грёбаного города на своих двоих.
 Эльф скорчил кислую мину.
 — А ты прав. В твоих действиях нет логики… Значит, ты больной. Поздравляю.
 — Зато ты здоровый, как я погляжу.
 На остроухом не было живого места: весь в синяках и ссадинах.
 «Он где-то повредил ногу. Весь его вес держится на правой. Нужен лишь толчок»
 — И где мольбы о пощаде, де Салес? Или я слишком мерзок, чтобы просить у меня прощения? Что, потомку работорговца не пристало кланяться в ноги эльфу?
 — Да у тебя комплексы, мой друг. Иди полечись…
 В воздухе просвистел арбалетный болт. Он вонзился в стену на высоте моей макушки: за секунду до выстрела я упал на пол.
 — Эй, ловкач!
 «Перед выстрелом убийца всегда отводит корпус назад и дёргает ногой. Редкий умелец может побороть это рефлекторное движение и стать настоящей загадкой. Этот глупый фрукт — не исключение… Остаётся лишь узнать, сколько зарядов хранит его оружие…»
 — Не сбежишь!
 Я опрокинул столик, и арбалетный болт, пробив его насквозь, вонзился в половицы, чуть не пригвоздив мою руку к полу.
 — Что за… Де Салес, и где научился!
 Через дырку в столе я увидел, как озадаченный моей ловкостью убийца тянется к сумке.
 «Блеф, чтобы выманить меня из укрытия, или возможность? В любом случае, надо выходить из-за стола, потому что уклоняться вечно вряд ли удастся…»
 Я привстал и, захватив столик за ножки, двинулся на противника. Тот не успел перезарядиться: бросив и сумку, и арбалет, убивец спешно достал стилет и принялся тыкать им под столик, надеясь порезать мне ноги.
 Я бросил импровизированный щит и вмазал в открывшуюся рожу соперника. Попал удачно — расквасил нос. Подлец вылетел из дома и, за неимением ограждения у крыльца, грохнулся на землю. Я высунул голову и стал наблюдать, как это жалкое подобие убийцы пытается встать на ноги: удар об твёрдую поверхность знатно сплющил его, и он еле передвигал конечностями.
 За открывшимся представлением наблюдали соседи. Я замечал в окнах и на балконах знакомые лица.
 — Пора с этим заканчивать. — я достал