Вспомнились истории, якобы происходившие на этом кладбище. Тела двоих похороненных мужчин вдруг нашли на свалке… Крупному начальнику постоянно снилась умершая жена, которая плакала и просила помощи: он получил разрешение и могилу вскрыл — жена лежала без гроба на голой земле… Двое бомжей сели под крестик распить бутылку: земля осела под ними, провалилась, да так, что нс только их не спасли, но и тел не нашли… А прошлым летом у девушки тут всю кровь выпили…

Тамара миновала старое кладбище и оказалась на новом. В сущности, глинистое поле. Здесь не белели беломраморные кресты и не темнели гранитные плиты: расслоилось общество, расслоились и покойники. И деревьев высоких не было — не успели вырасти. Но у каждой могилы стояли саженцы в рост человека, шелестели кустики да пахли цветы.

Тамара вышла на простор. Здесь кончались ряды захоронений, отсекаемые небольшой поляной. А дальше темнел ольшаник.

Сашина могила была последней, но видимой издали, потому что Тамара поставила громадный деревянный крест: пока, потом закажет каменный, из габбро. Свежеструганный крест в сумерках белел заметно, словно подсвеченный…

Ее тело непроизвольно вздрогнуло, как от вечернего озноба, — у креста стоял человек. Но озноб затух сам собой, потому что у креста стояла женщина, сгорбившись, словно молилась. Тамара подошла. Нет, она не молилась, а пробовала отклеить фотографию Саши и выдернуть ее из скромной рамочки.

— Что вы делаете? — удивленно спросила Тамара.

Женщина распрямилась. Девица лет двадцати пяти, высокая, с темной жесткой челкой. Даже в сумерках Тамара видела, как решительно блестят ее глаза.

— А тебе что?

— Зачем отдираете фотографию? Это же надругательство над могилой…

— Надругательство? Я хочу заменить фотографию.

— На какую?

— На более приличную.

Сумасшедшая. На кладбищах всегда бродят пьяницы, душевнобольные и шпана. Звать милицию? Или самой проявить решительность? Посуровевшим голосом Тамара приказала:

— Ну, подружка, три шага назад! А то я проста, как с моста!

— Да какое тебе дело, психопатка?

— В этой могиле лежит мой Саша.

— В этой могиле лежит мой Сережа!

Смысл сказанного этой нахалкой не дошел — его перебила импульсивная догадка, толкнувшая Тамару почти физически. Худое лицо… Темная челка… Это же девушка с портрета… В той квартире, куда возил ее Саша… Которую он купил… Не эта ли, с челкой, звонила ей Сашиным голосом?

Голос, которому не требовался никакой смысл, кольнул в сердце. Тамару затрясло. Но у голоса был и смысл:

— Девки, я вас рассужу…

Скраденный щелчок — надувные шарики громче лопаются. Претендентка на могилу сделала шаг назад, чему-то удивилась и медленно упала на бок. Тамара не могла ни крикнуть, ни шевельнуться. И тогда…

Из кустов вышел человек. Тамара заторможенно осела на землю и потеряла сознание, потому что из кустов вышел Саша и двинулся к ней…

Оперативник, сидевший далековато, в заброшенном склепе старой части кладбища, замешкался: обе женщины упали беспричинно — ни выстрелов, ни криков. Пока он соображал, пока выбирался из обрушенных стен, пока добежал…

Самоходчикова исчезла, и оперативник бросился ко второй женщине…

Такие дни мною зовутся кутерьмистыми — от кутерьмы. Я задержался в прокуратуре, что бывало через день. Есть работа, на которую жаль тратить дефицитное дневное время: например, подшить четыре тома уголовного дела. На третьем томе забренчал мой старенький телефонный аппарат.

— Сергей Георгиевич, на кладбище труп.

— Оладько, восемь вечера, уже заступил следователь по городу…

— Труп у могилы Шампура.

— Труп мужчины?

— Женщины.

— Самоходчиковой?

— Нет.

— Присылай машину, — вздохнул я.

Минут через десять приедут. Успею подшить, дошить третий том. Многовато я наскреб на элементарного убийцу. Грабил людей, и характерно, что жертвы не сопротивлялись, он у них ничего не спрашивал, в разговоры не вступал, а сразу бил ножом. Почему же? Потому что был физически слаб, тщедушен и не умел драться.

Звонил телефон. Виноватый голос Оладько уведомил:

— Сергеи Георгиевич, накладочка вышла…

— Труп ожил?

— Ага. Приехала «скорая», сделала укол и забрала в больницу.

Я взялся за четвертый том. Этого тщедушного убийцу долго искали, а попался он неожиданно и даже смешно. Явился домой в синяках и ссадинах. Жена, ничего не подозревавшая, решила, что на него напали бандиты, и потихоньку от мужа вызвала милицию. Приехали, обрадовались и забрали.

Звонил телефон. Я и говорю: кутерьмистый день.

— Капитан, опять ты?

— Сергей Георгиевич, оперативник рассказывает, что женщина, которую увезли в больницу, обнимала крест на могиле Шампура.

— Тогда вези меня.

— Куда? — не понял Оладько.

— В больницу, к этой женщине…

Через десять лет пойду на пенсию и — возьмусь за сочинительство. Напишу книгу под названием «Дневник следователя». Интересную.

А интересную ли? Выехал на место происшествия, допросил, ездил в следственный изолятор, составил обвинительное заключение… Не боевик и не триллер. Не лучше ли мне на пенсии открыть какое-нибудь бюро — нет, не детективное, — а криминально-аналитико-психологическое?..

Женщина, дежурный врач, от которой пахло не лекарствами, а духами, провела меня в свой кабинет.

— Вас интересует пациентка, которую привезли с кладбища?

— Да, что с ней?

— След укола…

— Но к ней никто не подходил.

— Видимо, с расстояния. Может быть, выстрел. Эту технику вам лучше знать… Но ранка неотчетливая, смазанная. Думаю, ампула или иголка — чем там стреляют? — обломилась или одежда помешала, но содержимого в мышцу почти не попало. Так, мизерное количество.

— Пошлю сотрудника обыскать место. Доктор, а что за содержимое?

— Нужно заключение токсиколога. Пока могу сказать, что яд не металлический, а органический. Какое-то кардиотоническое средство. Что-то вроде дигитоксина. У пострадавшей понизился ритм сердца. Слишком большая концентрация.

— Доктор, а если бы весь яд попал в организм?

— Думаю, был бы летальный исход.

Мы поговорили о ядах. Вернее, об их действии на организм, но вообще-то, о ядах я знал больше. Она ничего не слыхала о древнейшем снадобье упас-анчар, извлекаемом из тропических лиан ипох, ни о кристаллическом ботулине, который в миллион раз крепче цианистого калия, ни о сомалийском яде уабайя… И, разумеется, не слыхала об упоминаемом в древних манускриптах яде, который убивал лишь одним своим видом.

— Доктор, допросить ее можно?

— Да, конечно. На всякий случай ночь ее подержим, а утром отпустим.

— Она в палате?

— Пришлю ее сюда, располагайтесь.

Таким способом — уколом кардиотонического препарата — был убит старик Чубахин. Интуиция — какая, к дьяволу, интуиция, когда факты прут? — толкала к определенной, но явно сумасшедшей мысли. Хорошо, что жизненный опыт и здравый рассудок всегда на страже.