Ездил в Ярославль, в архивы, искал то ли каких-то дальних родственников, то ли знакомых по дедовой линии. У него даже блокнотик был, куда он все, что узнавал, записывал. Такой, знаете, кожаный, с кнопочкой, на портмоне похожий, и ручка к нему пружинкой прикреплена, чтобы не потерялась. Не расставался с ним, даже на стройку таскал. А в последнее время был как не в себе, возбужденный, глаза горят. Все твердил: «Добуду я тебе, батюшка, эту икону. Должна она на своем месте быть, чтобы люди ей могли поклониться. И в предании о том сказано было: как возродится монастырь, так икона в него вернется». Кого из родственников Иван искал? Да я и не упомню. Знаю, что дед его воевал, женился после возвращения с фронта, за сорок уже ему было. А помер, когда Ване лет десять было. И до самой смерти разыскивал он какую-то Елизавету, видимо старую любовь, и дочку ее Соню. Но их следы потерялись во время эвакуации. А внук эти поиски продолжил, благо архивы сейчас стали доступны. Нет, о картинах он не упоминал при мне никогда. А вот вы сейчас спросили, и я что вспомнил – дед-то Ивана вроде как художником был до войны. Но после к этому не возвращался, кисти в руки не брал. Объяснял, что после ранения пальцы не слушаются. А картины, что от него остались, Ваня после кончины своих родителей отдал в этнографический музей в Рыбнинске, они и сейчас там висят. Вы уж похлопочите, товарищ следователь, чтобы нам Ивана разрешили поскорее похоронить. Родни-то у него не осталось. А мы тут артелью да приходом все управим… А сейчас давайте я вам часовню нашу покажу, она полностью готова, даже службы в ней провожу по выходным и праздникам. К нам теперь не только из Леськово, но и из других деревень приезжают. Прирастает паства. Так что, если вам надо кого помянуть за упокой или за здравие, вы записочку напишите…

Матвей

И

х с сестрой растила бабушка.

«Ох ты ж непутевая» – так она называла их мать. А та порхала по жизни, как стрекоза из известной басни.

Детям она передала яркую, эффектную внешность, которая ей самой приносила одни проблемы. После нескольких неудачных попыток поступить в театральный устроилась на Свердловскую киностудию помощницей костюмера. Как раз в это время, в восьмидесятые, в городе кипела бурная неформальная жизнь, и Марго (так она представлялась, имя Маргарита ей не нравилось, а Рита вообще было в их доме под запретом), веселая, беспечная, легко влилась в его андеграунд. Шумные квартирники, свободные нравы, новая, не всегда понятная, но такая влекущая музыка.

– А ты что хочешь, чтобы я на Шувакише [21] барахлом торговала или с бандитами с «Уралмаша» гуляла? – Возражений на столь резонные доводы дочери не находилось. Все лучше музыканты, чем криминальные группировки.

Быстро выскочила замуж за гитариста, родила сына и, оставив его на попечение своей матери, укатила в Ленинград, еще не успевший стать Петербургом. Оттуда изредка приходили денежные переводы, которые бабушка пренебрежительно называла алиментами.

Нечастые мамины приезды Мотя вспоминал как праздник, сродни Новому году. Время было голодное. Спасали сады и огороды, на которых горожане выращивали картофель, морковь, лук, помидоры. Рассаду начинали готовить загодя, с февраля ею были заставлены все подоконники. Убрать урожай тоже спешили вовремя, пока не разворовали. Бабушка брала внука с собой, и они на автобусе, потом на перекладных добирались до своего участка, копали картошку, составлявшую зимой их основной рацион. Добытая в магазине банка китайской тушенки становилась несомненной удачей. Поэтому, когда их навещала Непутевая, скромное жилье преображалось. Гостинцы, от которых ломился стол, подарки, модные обновки бабушка прятала в шкаф, «чтоб не угваздался», и разрешала надевать только в садик по торжественным дням. Аромат незнакомых духов и тонких импортных сигарет, которые Марго курила вечерами на кухне, выдыхая в форточку красивые колечки. Пару дней она не отходила от сына, тискала его, водила в парк, в кино, закармливая сладостями и мороженым, а после отправлялась навестить старых друзей, на «Плотинку», на набережную, и пропадала там с утра до ночи.

– Мне нужна свобода общения, быт – это болото, я не собираюсь в нем утонуть, как ты, – заявляла она недовольно ворчащей бабушке, чмокала сына в щеку, оставляя след ярко-красной помады, и убегала, улетала, похожая на экзотическую птицу в разноцветном оперении…

А они с бабулей садились вдвоем пить чай с ленинградскими конфетами – «Мишкой на Севере» и «Белочкой». Потом, в девяностых, в стране появились всякие «Марсы», «Сникерсы» и «Баунти», но в их семье эти конфеты фабрики имени Крупской всегда были самыми любимыми, в память о Непутевой.

Отца Мотя представлял только по нескольким черно-белым фотографиям и старой, затертой на сгибах афише не слишком известной рок-группы, которой не удалось достичь популярности земляков – «Наутилуса» и «Урфина Джюса». Помнил ли тот о существовании сына до того, как сгорел от наркотической зависимости, неизвестно. Но зато оставил в наследство квартирку в центре Свердловска, которую бабушка сдавала. Это позволило им выжить в непростые годы перестройки и развала СССР.

В начале девяностых Марго неожиданно вернулась в родной город. Ей едва исполнилось тридцать, немного потрепанная, но по-прежнему привлекательная, она возникла на пороге, держа в руках большой сверток с розовым бантом. Так в жизни Моти появилась Варя, Варенька, младшая сестренка. Кто был отцом девочки, осталось тайной. Поговаривали, что какой-то известный спортсмен, не пожелавший обременять себя внебрачным потомством. И хотя Моте самому было всего шесть, он сразу взял на себя роль старшего брата, перенеся на девочку всю ту нерастраченную любовь и ласку, которую он не мог проявить к матери.

Та, однако, надолго не задержалась. По старой памяти устроившись на киностудию, которая переживала не лучшие времена, она случайно попалась на глаза режиссеру из Прибалтики, снимавшему рекламные ролики для популярных в то время финансовых пирамид. Это был ее звездный час.

– Смотри, бабуля, сейчас маму будут показывать, – восторженно кричал Мотя и тащил к телевизору Варю, которую больше привлекали игрушки в ее манеже, чем малознакомая женщина на экране. Бабушка спешила с кухни, вытирая мокрые руки ситцевым фартуком, и они замирали, ловя те короткие моменты, когда Непутевая мелькала в кадре.

Марго оказалась очень фотогеничной, ей стали поступать предложения, одно заманчивее другого, гонорары росли. Вокруг нее вились ухажеры, те самые повзрослевшие и заматеревшие малолетки, из которых сложился костяк местных ОПГ. Совершенно не умевшая распоряжаться финансами, она спускала все деньги на красивые шмотки, дорогие рестораны, поездки на курорты,