Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 83
светило то всеобщее обожание, которое разливалось когда-то вокруг Стаса. И беззаветно влюбленных идиоток тоже что-то не наблюдалось. Так что Наташа вкладывалась не просто в отдаленное, но в какое-то условное, альтернативное будущее.
А Стас… Стас был веселый мягкий нахал и умница. Душа студенческих вечеринок. «Музыкант, композитор, прожигатель жизни», – так он представлялся при встрече. На девиц это производило сногсшибательное впечатление. «Черный Ловелас, Черный Ловелас!» Любимая Настина серия «Смешариков», между прочим.
Стас крутил романы с самыми яркими красавицами. А в жены выбрал Наташу, пресную Наташу, которая усердно пыхтела в своем педагогическом и на парней типа Стаса взирала издалека с робким, недоверчивым обожанием, как на единорогов. Она вообще раньше полагала, что такие мужчины водятся только в фильмах. В тускло освещенный бар заходит герой в шляпе. За спиной у него гитара. В зубах сигара. Голос с хрипотцой. Он залпом опрокидывает в себя бутылку текилы и вдруг замечает знойную красотку в облегающем алом платье. За кружевной подвязкой на бедре у нее револьвер. В черных глазах у нее дерзость и страсть.
А теперь вместо знойной красотки посадим за стол Наташу Горбенко.
На бедре у нее жирок. В глазах у нее овечья тупость и собачья преданность в равных пропорциях. Сарафан в цветочек, голубой, с завязками на плечах – еще в школе мама шила.
И вот такую фефелу Стас взял за руку и бестрепетно повел в новую жизнь.
Жизнь была трудная и хорошая. Вечно какие-то компании в доме, а уже подрастал, между прочим, Матвей и умел засыпать под песни, голоса и пьяный смех. Постепенно приятелей Стаса размыло жизнью: кто женился, кто уехал. «Три ребенка и две собаки, – часто повторял Стас, полуобняв Наташу за плечи. – А годам к сорока – свой дом. Это я тебе крепко обещаю».
И ведь они много говорили об этом. Три ребенка и две собаки. Он всегда хотел большую семью, шумную, – чтобы носились по немытому полу босые дети, жена ворчала, собака жевала чью-то тапку, все ругались между собой и сразу же мирились, лепили пельмени и выезжали на майские с палатками, если позволит погода.
Поэтому, когда Наташа поняла, что беременна в третий раз, она совсем не испугалась.
Ни капельки. Насте было четыре, она любила детский сад и мало болела. Идеальное время для третьего ребенка!
Девочка.
Это была девочка.
Стас обрадовался, называл Наташу «мать-героиня». Запрещал ей поднимать тяжести. Сразу, одним махом повзрослел, во всяком случае, его отстраненность Наташа принимала именно за возмужание. Двоих они родили, можно сказать, играючи и в меру бездумно. А тут – третий! Третий некоторым образом подытоживал их предыдущую жизнь и одновременно переводил ее на новый уровень.
В творческих парах должно быть много детей. А они были именно такой парой: Наташа – художник, он – музыкант. Давал уроки игры на гитаре, ученики всех возрастов его обожали.
Однажды Стас вернулся после занятий и добродушно позвал:
– Дружочек, есть разговор…
Он сказал это таким тоном, каким обычно сообщал, что на выходные можно рвануть к Солдатенкову за город.
– Дружочек, есть разговор. – Он смотрел серьезно, ласково. – Так получилось, что я полюбил другую женщину. Я слишком уважаю тебя, чтобы врать и выкручиваться. Ты моя жена, ты заслуживаешь правды.
Наташа непроизвольно обхватила двумя руками свой пятимесячный живот. У нее сильно набухла грудь, левая болела больше правой, и она пыталась вспомнить, как носила Матвея с Настей – так же? Или легче?
Муж говорил все тем же задушевным, успокаивающим голосом, вкрапляя в свою речь «мой дружочек» и «вместе с этим справимся», и все это звучало так, словно он принес на усыпление старую больную собаку и пытается облегчить ей последние минуты жизни. Чтобы она не боялась ветеринара, укола, незнакомого места, чужих страшных запахов…
Потом собрал свои вещи и ушел. Ну то есть как – вещи… Взял гитару, электробритву и кожаную куртку, древнюю, еще от отца. Стас неподражаемо носил старые шмотки, с таким аристократическим шиком, что даже потертости на кожаных локтях выглядели писком моды. Да, так значит, ушел налегке. Он потом и друзьям рассказывал, что все оставил жене. Коробки с его вещами еще два года занимали место в их съемной квартире. Ноты, книги, пластинки… Они на старом проигрывателе слушали с детьми «Али-Бабу и сорок разбойников» и «Семерых козлят».
Надо сидеть – слышите вы? – тише воды, ниже травы.
Когда за мужем закрылась дверь, Наташа помыкалась по квартире, как корова, у которой забрали теленка на убой. Она не совсем понимала, что происходит и как она, собственно, оказалась в этом сюжете. Заглянула в детскую, пересчитала детей, пальцем дотрагиваясь до макушек: раз, два, и снова – раз, два, чем перепугала сына. Пришлось успокаивать.
Через некоторое время додумалась позвонить маме Стаса. Интеллигентная мама Стаса – короткая стрижка, ранняя серебристая седина, дорогая бижутерия, кольцо со скарабеем величиной с куриное яйцо, – увещевающе проговорила:
– Наташенька, милая моя, но это ведь немыслимо – вы же рожаете как кошка. Какой-то террор деторождением, извините. Я понимаю… ваша религия… у вас, говоря откровенно, нет выбора, но отчего же вы и близких загоняете в этот капкан? Не удивляйтесь, что они готовы отгрызть себе лапу, лишь бы выбраться и сбежать.
Какая лапа, какая религия, хотела спросить Наташа, ну да, детей крестили, но и только, да еще за упокой души бабушки и дедушки она забегала поставить свечки, когда оказывалась рядом с храмом, но это не из-за религиозности, а потому что длинные восковые колосья загораются от чужой незнакомой свечи, и запах, и высокий бледный свет под куполом, и дрожащие огоньки в полумраке перед иконой…
Объяснить все это было решительно невозможно.
Да и не нужно. Мягко укорив глупую Наташу, мама Стаса повесила трубку.
Тогда Наташа набрала Солдатенкова.
– А чего рассказывать, – с нескрываемым раздражением сказал Солдатенков, к ее удивлению, трезвый как стеклышко, – что именно ты хочешь узнать? Двадцать два года, волосья до попы, фигура, как у Евы Грин, с осени занимается у него в группе. Играет на гитаре, дудит на флейте, поет джаз и соул, носит корсеты и шляпы. Ты вот шляпы носишь? Соул способна изобразить? А? Моцарта на флейте, на фоно, на пивных бутылках – можешь? А она может!
– Панамки, – сказала Наташа.
– Чего – панамки?
– Панамки ношу. Летом.
Солдатенков помолчал.
– Водку поставь в холодильник, – распорядился он. – И это, пельмени, что ли, свари. Через час приеду.
Зачем собрался приезжать Солдатенков, Наташа не очень понимала. Она его плохо знала и, честно говоря, немного побаивалась. Он
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 83
