Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 91

на разных курсах… Да, так о чем я? Однажды старую клюшку занесло на выставку. А там как раз Бурмистров развесился. Штук шесть приволок или семь своих… Как бы это, чтобы без грубостей… Сейчас уже не вспомню, что за сюжетики! Конь у реки, баба в бронелифчике… Клюшникова увидела это все и схватилась за сердце. Спрашивает у Ясинского: «Адамчик, за сколько ты продал свою честь и достоинство, чтобы ЭТО оскверняло святые музейные стены?» Она, знаете, умеет высокопарно выражаться. Ясинский молча багровеет – а что ему еще остается! «Адамчик! Но ведь это бесчестье!» – Ломовцев возвел очи горе, изображая Клюшникову. – «Друзья! Коллеги! Неужели мы будем молча взирать на это убожество! Этот срам! Простите, дорогой мой, вы, наверное, хороший человек… – Это она Бурмистрову. – Но творческой компоненты в вас не больше, чем в отрыжке павиана».

Ломовцев опрокинул еще одну стопку, посмотрел на пыльный ряд бутылок и задумчиво сказал:

– Опять же, вот где проявляется помешательство! Нормальный человек что скажет? «Как художник, батенька, вы говно». Я думаю, этой отрыжкой павиана она Бурмистрову причинила особенную душевную боль. Он наехал на Ульяшина с Ясинским и потребовал, чтобы ее отовсюду вышвырнули. «Либо я, либо она!» Надо ли мне вам разъяснять, малыши мои, сколько Ясинский имеет с Бурмистрова – и сколько с Фаины?

Илюшин покачал головой. Антонина Мартынова провела исчерпывающий ликбез.

– Ясинский закрыл перед ней все двери. Да, она продавала мало, но все же продавала. Ну и зритель для Фаины важен. Музыкант не играет на пустынном берегу, ему, извините, нужна такая пошлая вещь, как аудитория. Лишилась Фаина предпоследней копеечки. Ульяшин пытался было ее протолкнуть в другое место, но Бурмистров злопамятен, как эриния. Перекрыл руками Ясинского все краны, по которым текла к ней жиденькая известность. По правде говоря, он наведывался и в Дом детского творчества, или как его там… пионерия сраная… короче, в то заведение, где Фаина годами трудится почти безвозмездно. Но там у него что-то пошло не так. Не удалось ему выжить ее еще и оттуда. А если бы удалось, несчастной старушенции только в петлю. М-да…

Ломовцев выпил и стукнул стопкой о столешницу.

– Спасибо Ульяшину, поддерживает ее понемногу. Ностальгические воспоминания лелеет. У Фаи квартирка над мастерской, на первом этаже. Он в ее подвале крысиную отраву раскладывает… Ну, и Колесников… Но Колесников-то злой, как все несостоявшиеся гении.

По особенной ясности его взгляда Сергей понял, что художник основательно набрался.

– Это правда, что Ульяшин ввел Ясинского в круг художников? – спросил Макар.

– Ну, а кому он иначе был бы нужен! Надеюсь, вы, пинкертоны недоделанные, не собираетесь Фаину подозревать? – Он вздернул бровь. – Дури-то у вас хватит. Прицепитесь к убогой…

Бабкин хотел сказать, что не прицепятся. Он готов был прозакладывать весь свой сыщицкий опыт: такие, как Клюшникова, не организуют краж из музеев.

Илюшин его опередил:

– Фигура на записи с камеры – мужская.

Ломовцев сощурился:

– А-а, камеры, точно. Я о них не подумал. Ну, так у вас все есть, карты вам в руки, братцы!

Он задрал голову к потолку и широко зевнул. Стало ясно, что их визит подходит к концу.

– Хорошие у вас пейзажи, – смущенно сказал Бабкин, поднимаясь.

Тимофей снизу пронзил его острым взглядом. Сергей подумал, что сейчас от него полетят клочки по закоулочкам, но вместо издевки Ломовцев сказал:

– Хорошие, да. А что толку? Вам, братцы, не понять. Ты всегда должен выбирать между тем, чтобы потрафить публике, и тем, чтобы делать то, что хочешь. Но публика глупа. Денежная публика глупа вдвойне. Они смотрят на прямое подражание Доржиеву и не понимают, что видят перед собой. Им не хватает насмотренности. Думаете, Борька Касатый от хорошей жизни малюет поделки для высоколобых дураков? Допустим, художнику повезло, дура-публика его разглядела. Но с этого момента он становится заложником собственного стиля. Рисуешь московские улочки? Не смей ни на шаг отступать от них! Морщинистые лица китайских крестьянок? Не переключайся на пейзажи! И боже упаси бедного художника сменить регистр. Раньше писал мрачно, серьезно, психологично? Если сделаешь что-то смешливое, веселое, то тебя назовут либо исписавшимся, либо заигрывающим с публикой! От комедийных сюжетов перешел к трагедии? Значит, пыжишься выглядеть как мастер! А ведь людям так хотелось комедии! Котиков хотелось, понимаете, малыши? А вздумаешь отстаивать свое, не сворачивать с пути – по тебе ударят рублем. Не хочет наш зритель искусства. Хочет простых, понятных вещей. Трамвайчиков… Парочек под дождем…

Бабкин подумал, что тоже хочет простых, понятных вещей. Пельменей, например. От мясного аромата колбасы у него подводило желудок.

– …Что думаешь о Ломовцеве? – спросил Макар, когда они вышли.

– Шут гороховый. И нытик.

– Почему нытик? – засмеялся Илюшин.

– А кто же еще? Сидит человек в стометровой мансарде с окном во всю стену. Не в шахте вкалывает. Не на стройке убивается. Имеет творческую работу, не особенно вредную для здоровья. Денег на колбасу хватает, на краски – тоже. И вещает, какая публика дура, поскольку не в состоянии оценить его творческие метания. Тьфу!

– Строг ты, Сережа!

– Бабу голую приволок, – не мог успокоиться Бабкин. – На предмет чего ты его пытал, скажи на милость?

– Пойдем прогуляемся.

– Пойдем! Может, где-нибудь по соседству пельмешки раздают…

Кривыми улочками они вышли в сквер. Ржавеющие кроны каштанов шелестели на ветру. Скамейки были заняты школьниками, прогуливавшими занятия. От ярких кроссовок и курток рябило в глазах. Сергей и Макар двинулись по широкой утоптанной тропе. Из желтеющей травы косились конским глазом плоды каштанов. Сергей подобрал один, очистил от колючей шкурки, сунул в карман – для жены.

Каштан лежал в кармане и как будто излучал тепло.

Навстречу пробежал скотч-терьер, похожий, как и все скотч-терьеры, на помесь швабры и театральной сумочки. Сергей бездумно следил за собакой, трогая каштан в кармане. Как-то там Маша?

– Сначала я считал, что картины украли, чтобы потом продать, – сказал Макар. – Но после разговора с Мартыновой и Ломовцевым стало ясно, что эта версия несостоятельна. Мы с самого начала были правы, оценив работы Бурмистрова как дилетантскую мазню. Ясинский и Дьячков ввели нас в заблуждение. Теперь я склоняюсь к мысли, что кража нацелена персонально на Бурмистрова. Слишком много тех, кто его не любит… Не без оснований. Происшествие с Клюшниковой, откровенно говоря, ни в какие ворота не лезет.

Бабкин согласно кивнул. Здоровый богатый жлоб – и на кого обрушился! На полубезумную бабку-художницу…

– Может, деньги вернем и ну его на хрен? – буркнул он.

– Может, ну его на хрен, а деньги не вернем? – радостно предложил Илюшин. – Серега, если мы начнем отбирать клиентов по моральным качествам, можно сразу переквалифицироваться в разносчиков еды. Хотя из тебя разносчик никудышный…

– Это еще почему?

– Потому что ты все заказы сожрешь по дороге. Кстати, вон киоск. Пойдем купим чего-нибудь съедобного.

Они расположились на освободившейся скамье. Закусив

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 91