– Что ты несешь, черт тебя дери?

– Я не понял, что именно там произошло. Под конец обряда нас накачали наркотиками. Но там был мужик, который по собственной воле вошел в нарисованный Н’ангой на земле круг, а потом вроде как… очнулся… как будто только что понял, где он вообще находится. И попытался выйти из круга, но не смог.

– В каком смысле «не смог»?

Грей понимал, как звучит его рассказ.

– Ну, как будто его воздух не пускал. А потом круг, где заперли этого мужика, только этот круг, и больше ничего, стал наполняться густым туманом. Что внутри, было не видно. Мужик начал кричать, как будто на него там кто-то напал, а когда туман рассеялся, он исчез. Говорю тебе, Харрис, я не знаю, что там происходило, и это наверняка какой-то фокус, но я, блин, ничего страшнее в жизни не видел.

Харрис достал сигару.

– Пожалуй, за последние двадцать девять лет я не слышал настолько идиотского отчета. Окажись на твоем месте кто-то другой, я бы решил, что он врет. Но ты не лгун, тебе даже преувеличивать не свойственно. – Он глубоко затянулся и выпустил несколько больших клубов дыма. – Ты сказал, вы были под наркотиками. Возможно, вас накачали ими раньше, чем ты думаешь.

– Я так не думаю, но… – Грей, не договорив, пожал плечами.

– А как тебе их дали?

Грею неловко было даже произносить это вслух:

– Две женщины плеснули в нас каким-то галлюциногеном.

Уголки губ Харриса загнулись кверху.

– Значит, так: прекращай ходить на ритуалы вуду, слушать идиота-профессора и начинай работать всерьез. Нам нужно состряпать более или менее приличную версию для посла.

– Ты меня знаешь, – сказал Грей, – мне на религии плевать. Конечно, все это звучит нелепо, но культ, о котором я говорю, каким бы он ни был, – он для его последователей совершенно реален. Совершенно реален и очень опасен, и Эддисон как-то оказался в нем замешан. И это джуджу, а не вуду.

– Какая хрен разница, как оно там называется?! Мы не можем пойти к послу с такой сказочкой. Не стану я ему рассказывать, что его лучшего друга заперли в кругу воздуха, откуда его утащил невидимый монстр. – Харрис вздохнул. – Послушай, сынок. Навыки у тебя крутые, сам ты умник и на всякую чушь не ведешься. Я к тебе отношусь с уважением, но ни для кого не секрет, что с пенсионными сбережениями у тебя неважно. Разберись ради меня с этим делом, и я постараюсь как-то прикрыть все твои фокусы за последние несколько лет. Я не пытаюсь тут изображать из себя последнего гада – ну, может, только отчасти, – но заруби себе на носу, просто для ясности: твоя работа висит на волоске.

– Это жизнь Эддисона висит на волоске, – пробормотал Грей.

20

Грей вышел из посольства, закатал рукава рубашки, потому что стояла послеобеденная жара, и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

На небе собирались тучи, предвещая ливень, городские постройки превращались в призрачный барельеф, так отличавшийся от картины залитого солнцем, осязаемого города. Когда на голову упали первые капли, Грей нырнул в кафе, где стоял насыщенный запах жарящегося кофе.

Он занял место у окна и смотрел, как разверзаются небеса. Дождь нарастал в медленном крещендо, идеальной симфонии природы, пока не стало казаться, что громче уже невозможно – но все-таки его грохот снова усилился. Грей смотрел на город, этот заключенный в расплавленное серебро бетонный тропический лес, который в тот момент был чище и неподдельнее всего на свете.

Кафе, в котором он сидел, напомнило о других, где ему доводилось бывать. Он любил их все: пену капучино на безымянной автобусной станции, анонимность темного уголка, самоутверждающееся любопытство одинокого путешествия, тоска по несуществующему дому, которая начнет тихонько перерастать в непоседливость, как только дом будет найден. Грей, подобно большинству настоящих путешественников, всегда шел к недостижимому горизонту.

За соседний столик села блондинка с короткими волосами и серьгами-кольцами, ее загорелые руки и ноги блестели от влаги. Она посмотрела на Грея, задержав взгляд на мгновение, которое обо всем сказало, и стала вытираться салфетками. Потом, назвав официанта по имени, заказала капучино и стала болтать по мобильному телефону с тремя разными людьми по очереди. Грей медленно пил свой кофе и наблюдал за ней, пряча глаза. Он завидовал. Завидовал этой легкости, проистекающей оттого, что всю жизнь принимаешь свое место в мире как должное.

Все детство, проведенное на военных базах, все годы скитаний после того, как он в шестнадцать лет убежал из дома, во время всех этих коротких остановок из любопытства, по финансовой необходимости или просто от усталости, во всех странствиях, неизбежных в его профессии, Грей никогда не расставался с одной простой надеждой.

Он надеялся, что однажды сойдет с самолета, с поезда, с борта корабля и наконец-то поймет, что вот теперь прибыл по назначению. Живя, чтобы путешествовать, он все-таки жаждал найти место в мире, которое можно будет назвать своим.

Грей не предавался жалости к себе, и ощущения непонятости у него не было. Он просто четче, чем большинство остальных людей, осознавал простую истину – человеческие души очень индивидуальны.

Женщина едва заметно стрельнула глазами в сторону водных струй, которые так и катились по окну.

– Как гость, который никак не хочет уходить, правда ведь?

Вопрос застал его врасплох; Грей не ожидал, что она заговорит, и по-дурацки хихикнул.

– Американец? – спросила женщина.

– Да.

– Но вы явно не турист.

– Я работаю в посольстве.

– Ой, правда? У меня там приятель есть, Дональд Уокер, не знакомы?

– Вроде бы слышал это имя, – сказал Грей.

Она протянула руку:

– Анна.

– Грей.

– Скажу Дональду, что с вами встретилась. – Она кивнула в сторону улицы: – Нравится вам наша отстойная страна?

– Мне нравятся люди. Не могу сказать того же о делах, которые тут творятся.

– Да тут просто катастрофа творится! У меня половина родственников в Южной Африке лишились своих ферм. Может, я тоже скоро к ним присоединюсь. Мой дом тут, но, знаете, я так долго не протяну. И никто не протянет.

– Понимаю, почему отсюда тяжело уехать. Страна прекрасная.

– Ну да, ну да. Они хотят забрать ее целиком? Ну так пусть берут, я всегда так говорила. Посмотрим,