– А дело-то серьезное? Мне, знаете, не улыбается пускать в дом серийную убийцу, чтобы она мне тут пыль сметала.

Адвокат с улыбкой замахал рукой, пытаясь развеять опасения:

– Не волнуйтесь, сеньор Грин, ничего ужасного и серьезного. Несколько убийств в прошлом году…

– Несколько убийств? Какая прелесть! Никаких поводов для волнений!

– Нет-нет, убийцу нашли, это не она, точно. Просто были признаки, указывающие на нее, но не доказывающие факт соучастия. Я вас уверяю, судья это все в архив отправит. Потом сами решите, что с ней делать. Хотите – уволим и завтра же найдем замену.

Карлос Грин вздохнул и пригладил рукой светлую шевелюру, сегодня еще более взлохмаченную, чем обычно.

– Не знаю, Серредело, что-то очень уж длинный день выдался. Пусть она пока посидит в своем домике. Завтра с ней поговорю и тогда уже решу, что делать. Тем более что всего через несколько недель я буду в Калифорнии.

– Не хотите на оставшееся время переехать в отель? – предложил адвокат, задумчиво поглаживая бороду. – Чтобы не соприкасаться с… негативной энергией.

– Нет, – отрезал Грин. – Это пока еще мой дом, и я отсюда ни ногой. Мне надо дописать роман и разобраться, что здесь творится. – Он сделал глоток из стоявшего на столе стакана.

– Что это у вас, неужели виски?

– Виски, – признался Грин. – В такой денек, как сегодня, от одного стакана вреда не будет. После истории с садовником, домработницей и женщиной-привидением я это заслужил.

– И то верно. Давайте я составлю вам компанию.

Они неторопливо потягивали в молчании виски. Ровно в пять раздался звонок в дверь.

“Похититель волн” Карлос Грин. Черновик романа

Вернуться. Есть места, куда тебе предначертано попасть вновь, наяву или во сне. В Суансес я вернулся, когда мне исполнился двадцать один год и я как раз занял место на пьедестале на чемпионате мира по сёрфингу в калифорнийском Хантингтон-Бич.

В свое время мне стоило больших трудов убедить отца позволить мне заниматься сёрфингом. Думаю, свою роль сыграл развод: родители, изменившие друг другу, чувствовали свою вину перед сыновьями и старались нас задобрить. Но мы с отцом постоянно спорили, вновь и вновь, в самые неподходящие моменты.

– Тебе пора в университет! Изучай экономику, бизнес, что-нибудь такое, чтобы ты смог вести семейные дела.

– Папа, но я могу зарабатывать на жизнь и сёрфингом.

– Ха! На какую жизнь? Хиппи? Знаю, знаю, ты навыигрываешь кучу этих идиотских чемпионатов, к тридцати годам станешь по спортивным меркам стариком и тебе ничего другого не останется, кроме как открыть на Венис-Бич магазин для сёрферов. Это твоя голубая мечта? Магазин открыть?

– Ну, пап…

– Это еще если повезет, – не унимался отец. – А то хребет себе сломаешь, голову расшибешь или утонешь. Это все мать твоя виновата! Нечего было потакать твоим капризам. А поездки эти твои… Как подумаю, так вздрогну…

Отец говорил о моих приключениях, погоне за волнами. Я ездил на чемпионаты и просто из интереса, в основном все оплачивала мать. Пуэрто-Эскондидо в Мексике, Ментавайские острова в Индонезии, Джеффрис-Бей в Южной Африке…

[…]

В то лето, когда я вернулся в Суансес, моя бабушка овдовела. Потому-то отец и попросил меня поехать туда, побыть с ней пару-тройку недель. Пабло ехать отказался, у него началась летняя стажировка в юридической фирме в Лос-Анджелесе. Наконец в семье появился адвокат. А Том собирался уехать на все лето в Перу, в Куско, по линии какой-то волонтерской организации. Что бы про меня ни говорил отец, из нас троих главным претендентом на роль хиппи был как раз Том. Он собирался поступать на медицинский и спасать мир, работая с “Врачами без границ”.

[…]

Приехав в Кинту-дель-Амо, я удивился, какое все вокруг крошечное. Пространство как будто ужалось. Девять лет назад я словно смотрел на все под другим углом. До боли не хватало дедушки Питера. В доме воцарилась странная тишина.

На бабушку мне было тяжело смотреть. Мы часто виделись в Калифорнии, но здесь, в непривычной для меня обстановке, она вдруг изменилась. Постарела, устала, осунулась. Ноги у нее начали сдавать, но она старалась сохранять бодрый настрой, хотя совсем недавно потеряла мужа. Под предлогом поиска редких изданий она ходила по ярмаркам, посещала книжный клуб, обсуждала писателей и произведения. Ее сестра Грейс, веселая и дерзкая Грейс, погибла в аварии тремя годами ранее. К тому времени алкоголь уже стал главным в ее жизни, она не могла отказаться от него, даже садясь за руль. К счастью, Грейс оказалась единственной жертвой той аварии – она выехала на встречную полосу. Боюсь, это несчастье тоже не могло не сказаться на состоянии бабушки, и улыбалась она теперь не так задорно, как прежде.

– Пойдешь на Пляж безумцев?

– Да, хочу половить волну.

– Друзей не позовешь?

Я рассмеялся.

– У меня и телефонов нет ничьих. Все разъехались, бабушка.

Она молча посмотрела на меня и ушла разбирать почту в свой кабинет, который обустроила около зимнего сада. Там, в таинственном саду, бабушка отрешалась от этого мира и погружалась в свой собственный.

[…]

– Эй, ты! В следующий раз осторожнее, не лезь вперед очереди!

– Прости, не заметил.

– Ага, не заметил, как же, – отозвался мой собеседник, не переставая грести и бросив презрительный взгляд на мою доску (доска у меня была новая, последнего поколения, дорогущая. Серьезно, я отдал за нее неприлично огромную сумму! А доски, какая была у этого парня, уже пару лет как с производства сняли). – В следующий раз, если видишь, что на гребне кто-то есть, жди своей очереди! Что сложного, мать твою?

Я молча греб рядом с ним вдоль Пляжа безумцев. По парню было видно, что он отличный сёрфер, умелый. Но мимика, манера говорить…

– Начо?

Это же Начо! Тот самый пацан, который приделал к доске петлю из шнура от утюга.

Он не сразу узнал меня. Сначала удивился, что я знаю, как его зовут, но потом понял, кто я, и совсем опешил.

– Карлитос, мать твою! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?

– Да вот заехал. Ты прости, я реально тебя не видел, – извинился я, хотя, по правде говоря, пока я не узнал Начо, мне было на него плевать – я не собирался отдавать ему эту волну. Я ничего не мог с собой поделать, мне