– Спустя какое время после исчезновения Холли нашли ее тело?

– Через два дня, – ответил Лаверинг. – Патологоанатом определил, что она пробыла в воде примерно двое суток.

– Как именно ее убили? В газетных статьях не было никаких деталей.

– Она утонула.

– И почему вы решили, что это убийство, а не несчастный случай?

Лаверинг остановил машину. Небо над рекой было цвета холодного оружейного металла, вода внизу напоминала выточенный сланец. Полицейский посмотрел на меня; его глаза блестели, похожие на драгоценные камни.

– Прежде чем бросить Холли в воду, убийца связал ей руки за спиной. Когда рыбаки нашли труп, ее запястья все еще были связаны электрическим проводом.

– О господи. Я этого не знал.

– Уверен, ваша жена выяснила этот факт, учитывая, что она опросила столько людей. Неужели этого не было в ее заметках?

Я не мог понять, шутит ли он или нет, и тихо ответил:

– Нет, этих данных в ее заметках не было.

Лаверинг переместил рычаг переключения передач на парковочный режим и вышел из машины. Я положил записи на пассажирское сиденье и последовал за ним.

Мы словно находились на крыше небоскреба, настолько свирепым был здесь ветер. Лаверинг припарковался на узкой обочине. Здесь был тротуар, на котором мы стояли, и бетонная ограда, за которой открывался вид на стремнину внизу. Я заглянул за край и увидел несколько больших черных валунов, возвышающихся над белыми гребнями волн, гладких, как обсидиан. Отсюда до воды было футов семьдесят.

– Местные называют этот мост «мостом самоубийц», хотя последний раз кто-то прыгал с него в восьмидесятые, – сказал Лаверинг и указал на запад вдоль скалистого берега. – Труп нашли в миле отсюда, у западного берега реки. Тело зацепилось за корни наполовину затопленного упавшего дерева, – он пнул ногой гравий на тротуаре. – Ее мобильный нашли прямо здесь. Экран был разбит. Или это произошло случайно, когда она сопротивлялась убийце, или преступник разбил телефон специально. Известно, что данные мобильников отслеживаются, так что злоумышленник мог избавиться от улики.

– Ясно, – сказал я. Я не мог произнести ни слова больше, так как боялся, что меня стошнит.

Лаверинг показал на небо над нашими головами.

– Заметили, что здесь нет никакого освещения? На мосту нет ни одного фонаря. Как только солнце садится, здесь становится темно, как в преисподней. Наверное, здесь он на нее и напал.

Я окинул весь мост взглядом, от одного конца до другого. Его длина была не больше четверти мили. Но от высоты кружилась голова; вертиго обхватило мое горло своими холодными руками.

Лаверинг перегнулся через перила и посмотрел вниз, на бурлящие воды. Отстраненный взгляд на мгновение затуманил проницательные голубые глаза.

– Полагаю, он затащил ее в машину и отвез в другое место. Возможно, хотел изнасиловать, но патологоанатом не нашел признаков сексуального насилия. Хоть в чем-то ей повезло, правда?

Я не мог выдавить ни слова.

– Думаю, он столкнул ее в реку где-то дальше по берегу. Убийца думал, что она утонет, а тело унесет в Чесапикский залив, и его найдут не скоро. Наверное, так бы оно и было, если бы не то дерево, за которое она зацепилась.

– Почему вы уверены, что он отвез ее в другое место? Разве он не мог столкнуть ее с моста прямо здесь?

Лаверинг мотнул своей квадратной головой в сторону бетонной ограды.

– Видите валуны там внизу? Если бы ее сбросили здесь, то тело прибило бы к одному из них или оно вообще упало бы на камень. То, что ее на-шли в миле отсюда, означает, что в воду она попала уже за валунами, где река глубже. Наверное, убийца надеялся, что ее никогда не найдут.

Я обдумал его слова. Потом перевел дыхание и спросил:

– Почему вы не рассказали все это моей жене?

– Потому что, когда ваша жена была здесь, расследование еще не было завершено.

– Погодите, вы хотите сказать, что раскрыли преступление? Поймали убийцу? – удивленно спросил я.

– Можно и так сказать, – Херцель Лаверинг посмотрел на меня и грустно улыбнулся. Кончик острого носа покраснел, а в центре лба теперь выступала вена в форме вилочки.

– Не понимаю. Что вы имеете в виду?

– Дэс Хилльярд, – сказал он. – Местный педофил. Был осужден за растление двух несовершеннолетних мальчиков, когда работал в Престоне, сидел на «горе скорби».

– Что такое «гора скорби»?

– Тюрьма Хэзелтон. В общем, тем вечером его сняла камера наблюдения на заправке. Минут за двадцать до того, как Холли ушла пешком домой, он приехал на заправку, купил лотерейные билеты и банку жевательного табака. На записи видно, что он смотрит в сторону Холли и ее друзей. Вполне естественно, что я несколько раз допрашивал его по делу Ренфроу, и он начал ломать комедию. Даже прослезился пару раз. Эти педофилы с легкостью слезу пускают, когда им нужно. Это у них в крови, они как осьминоги, стреляющие чернилами.

– Он признался?

– Нет. Предусмотрительно помер.

– То есть как?

– В январе в полицию позвонила мать Хилльярда. Он жил вместе с ней. Вся в слезах, сказала, что ее сын мертв. Мы с Дином – тем самым болтливым Дином, помните его? – приехали в дом Хилльярдов на Фармингтон-роуд и обнаружили окоченевший труп в его любимом кресле. Похоже, он был мертв уже несколько дней. Мать слепая, так что одному только богу известно, сколько он просидел так, пока она не почувствовала запах. Его ноги были в шести дюймах от пола, а из вены на руке торчал шприц.

– Вот дерьмо, – сказал я.

Лаверинг почесал шею и продолжил:

– Передозировка героина. Был похож на бешеного пса с засохшей пеной вокруг рта. Еще и обмочился. Так что в доме вонь стояла жуткая.

– Но он же не признался, – возразил я.

– И без признания все было ясно, – сказал Лаверинг. – Мы нашли толстовку Холли Ренфроу в его доме.

Я открыл рот, но смог лишь выдохнуть.

– Конечно, не так чисто и складно, как мне хотелось бы, но факт остается фактом, мистер Деккер. Дело закрыто.

– И что мы теперь будем делать? – спросил я.

– С чем делать?

– С другими убийствами, – ответил я. – Вам нужно связаться с полицейскими из других городов и сообщить, что этот Хилльярд может нести ответственность за смерть всех