Больше не хочется говорить, что легче задачи не придумать, да?

Да.

А дальше начинается рутина. Сначала нужно выбрать „случайного“ человека из огромного количества по-настоящему случайных людей, и на первый план выходит место его жительства. Или работы. Ведь мне придётся посетить ещё четверых человек, таких же „случайных“, и нужно с неимоверной точностью рассчитать маршрут. Они не должны жить в одном округе, в этом случае уголовные дела будут возбуждены в одном управлении, и полицейские могут догадаться, что я один и убийства связаны. Они не должны жить слишком далеко друг от друга, будет глупо, если Санта-Клаус к кому-то не успеет. Расстояние между жертвами должно быть оптимальным, а маршрут – безопасным, позволяющим избежать ненужных встреч с полицейскими патрулями и видеокамер, которых с каждым днём становится всё больше.

Работы предстоит много.

Но эта работа – часть моей Ночи, и я отношусь к ней серьёзно. Мне нравится искать „случайных“ людей, просеивать возможные кандидатуры, прикидывая, подходят ли они под критерии отбора, но главный вопрос, на который я обязан дать ответ на этом этапе, звучит так: „Хочу ли я убить этого человека?“ Ведь моя Ночь должна быть идеальной, моя цель заключается не только в том, чтобы их убить, но насладиться их смертями. И потому я тщательно взвешиваю кандидатов, как взвешивали египтяне сердца на весах, и ощущаю себя почти богом.

Ведь я определяю судьбу этих людей.

И решаю, как именно умрёт та или иная жертва. Пять смертей – пять разных способов, повторяться нельзя. А поскольку Ночь должна стать идеальной, каждой жертве должно достаться нечто особенное. Подходящее только нам. Не ей, а нам, ведь я получаю удовольствие не только от того, что жертва умрёт, но и от того, как она умрёт. Нам должно быть хорошо: жертве – в последний раз, мне – в очередной. Всё должно быть продумано до мелочей.

Когда выбор сделан, я начинаю подбираться к своим „случайным“ знакомым. И тоже по-разному. За одними наблюдаю издалека, не приближаюсь, не показываюсь и уж тем более не демонстрирую свой интерес. Наша первая встреча станет первой и последней, а некоторые жертвы даже не увидят меня, не узнают, кто взвесил на весах их сердце и определил судьбу. Я не стану для них таинственным незнакомцем, присутствие которого они будут смутно ощущать, только смертью. Что вполне меня устраивает. Однако иногда сближение необходимо, но ни в коем случае нельзя нахраписто навязывать своё общество, чтобы не вызвать подозрений и не спугнуть намеченную жертву. И нельзя, чтобы нас видели вместе, нельзя, чтобы кто-то, кроме жертвы, видел моё лицо. Всё должно произойти естественно, в полном соответствии с планом и абсолютно безопасно. На первой встрече нужно показать себя и внимательно следить за ответной реакцией: есть интерес или нет? Если интереса нет, а без общения не обойтись, придётся выбирать другую цель. Если интерес появится – не показываться пару дней. Но не больше, поскольку жертва не должна забыть встречу…»

Изрядная часть романа «Пройти сквозь эту ночь» была написана от первого лица – от лица серийного убийцы Регента, главного антагониста, который тем не менее имел полное право называться главным героем романа. Таисия не романтизировала его, не оправдывала, но описывала действия Регента намного подробнее, чем работу охотящегося за ним следователя. Который, по словам критиков, получился «яркой, но противоречивой фигурой»: алкогольная зависимость, от которой он без особого рвения пытался избавиться, неудачная личная жизнь и серьёзная детская травма заставляли полицейского часто плакать по ночам и грубить женщинам.

Феликс закрыл книгу, заложил нужную страницу пальцем и попытался натянуть этот «коктейль» на кого-нибудь из знакомых следователей или коллег, но не нашёл никого, кто соответствовал «яркой, но противоречивой фигуре» хотя бы на две трети. Но критики образ хвалили. Возможно, как раз по той причине, что он сильно проигрывал Регенту.

«Для первой встречи я выбрал подъезд, в котором жила жертва. С одной стороны – опасно, ведь на меня мог обратить внимание кто-то посторонний, какой-нибудь сосед, но то был оправданный риск, поскольку консьержа в подъезде не было, только кодовый замок и одна-единственная видеокамера. Единственная! Даже лифты оставили без наблюдения, что, разумеется, сказалось на их состоянии: стенки изрисованы маркерами, в грузовом сожжены две кнопки.

– Подождите, пожалуйста!

Жертва оказалась воспитанной и сразу надавила на кнопку, позволяя мне войти в лифт. Впрочем, если бы не надавила, я бы всё равно успел подставить ногу.

– Спасибо.

– Не за что. – Пауза. – Пришли к кому-то в гости?

„Как интересно: с места – в карьер“.

– Не видел вас раньше.

– Хочу снять квартиру.

– Я тоже снимаю.

В это мгновение ни в коем случае нельзя ответить: „Я знаю“. Едва удержался.

– И как вам район?

– Удобный.

– Сколько платите, если не секрет?

Чуть ниже рынка, видимо, давно снимает и наладил хорошие отношения с хозяевами.

– Однушка?

– Да.

– С меня хотят брать больше.

– Торгуйтесь.

– Спасибо.

Разговор об аренде не был импровизацией, готовясь к встрече, я продумал „легенду“, покопался на специализированном сайте и точно знал, что в доме сдаются две квартиры. Я не был уверен, что жертва в курсе, но рисковать не собирался. Когда же дверцы распахнулись, я вышел на площадку и прекрасно сыграл удивление:

– Разве двести пятая не на этом этаже?

– Двести пятая в соседнем подъезде.

– Чёрт!

– Бывает. Меня зовут Василий. Можно просто Вася. – Жертва протянула руку. – Надеюсь, будем соседями!

– Очень приятно…»

В изложении Таисии Регент представлялся человеком с огромным жизненным опытом, невероятным хладнокровием и железной выдержкой. И при этом – весьма обаятельным человеком. Поразмыслив, Вербин решил, что полностью согласен с тем, как убийца подбирался к жертвам, что все его действия продуманны и точны. Однако их описание в материалах дела отсутствовало. По материалам можно было установить, как действовал преступник, но не с такой точностью. Не с такими объяснениями. Как получилось, что Таисия, в свои двадцать шесть лет, сумела так подробно воспроизвести поведение опытного убийцы? Писательский талант? На него