Пока он возился с замком, я пыталась найти взглядом Кадзуро. Я надеялась, что он не потерял нас и спрятался так, чтобы увидеть, в какой дом мы входим. Но его нигде не было видно.

Мурао открыл калитку, пропустил меня, и я вошла во двор. Здесь была такая же плотная застройка, как на нашей улице; чтобы попасть в сад, пришлось идти по узкому проходу между домом и забором. Вдоль стены дома лежал аккуратно сложенный хлам – видимо, хозяин не решился его выбросить.

Я прошла вперед, до пруда, на берегу которого стояла скамейка и заросший мхом юкими-торо[45].

– Хотите зайти в дом? – спросил Мурао. Я обернулась. Он стоял около двери дома, держа наготове ключ.

Двор казался мне знакомым, хотя я никогда здесь не была. Это ощущение удивляло, потому что я очень люблю японские сады и замечаю в них детали, которые могут быть невидимы другим. Камни, растения, постройки, даже цвет воды – все в таких садах уникально. Нет, я никогда не видела этого места, и все же…

Мурао ждал ответа, а я вспоминала. И вспомнила.

Узкий проход, обрамленный покосившимися деревянными стенами и высоким, серым забором, казалось, скрывал в себе бесчисленные секреты. Маленький пруд, его воды, затянутые мраком, отражали редкие отблески заката, словно глаз, следящий за каждым шагом. Старинный каменный фонарь, заброшенный и покрытый паутиной, добавлял сцене налет зловещей торжественности.

– Вы ведь узнали сад из рукописи, не так ли? – вдруг спросил Мурао. Я кивнула, чувствуя, как внутри меня все сжалось.

– Да. – Я старалась сохранять спокойствие и легкую улыбку. – Но я не ожидала увидеть его здесь.

Мурао заметил мое беспокойство и, кажется, не без удовольствия продолжил:

– Я пригласил вас сюда не случайно. Этот сад действительно имеет значение для всей истории.

Мы сели на лавку, и я наблюдала, как он раскуривает трубку, избегая моего взгляда и всматриваясь в окружающие нас старые постройки.

– Если начнется дождь, мы зайдем внутрь, – сказал он.

– Хорошо, – согласилась я, стараясь не выдать своего беспокойства. В ожидании, пока он начнет разговор, я не могла не думать о том, почему он захотел, чтобы я пришла именно сюда?

Мурао продолжал раскуривать трубку, не глядя на меня.

– Так что вы думаете о рукописи?

В этот момент я заметила, что за забором что-то шевельнулось. Надеясь, что это Кадзуро, я пыталась сохранять спокойствие.

– Я думаю, что это написано плохо, – сказала я наконец. – И вовсе не потому, что автор – Яэ. Только расскажите, почему рукопись передала официантка из рекана – этого я так и не сумела понять.

– Яэ? – удивленно повторил Мурао. – Нет. Это написал я.

– Вы?! Но как вам удалось сделать так плохо?

– Это я и хотел обсудить с вами. – Мурао вздохнул, как будто готовясь к сложному разговору. – История довольно сложная, но я думаю, что именно вы сможете меня понять. Видите ли, я не старался писать плохо: это мой стиль.

Я покачала головой в недоумении:

– Но я читала ваши романы! Я вполне могу судить о качестве текста, и они…

– А вот романы, напротив, писал не я. – Мурао улыбнулся, причем искренне, совсем не так, как полчаса назад на станции. Ему будто стало легче от этого признания, а у меня, наоборот, голова от него пошла кругом. Ох, если Кадзуро действительно подслушивает нас с той стороны забора, как же напряженно сейчас работает его мозг! – Мне хотелось, чтобы вы оценили мой текст непредвзято.

– И я оценила. Извините, если моя оценка была резкой. Я думала, что автором была Яэ.

– Ничего страшного, – сказал Мурао, – я понимаю. Мне важно, чтобы вы знали, что я сделал это не со злым умыслом. И не извиняйтесь: я уверен, что вы сказали бы то же самое, если бы заранее знали, кто автор. Помните, два года тому назад, когда я еще не вернулся окончательно в Киото, а все еще жил на Хоккайдо, я приезжал в редакцию «Дземон»? Я тогда обсуждал с господином Иноуэ серию исторических рассказов, а уж после их выхода переключился на женские романы.

– Да. Кадзуро тогда решил, что это потому, что они приносят больше денег.

– И это тоже, – согласился Мурао. – Но секрет был в том, что первые два романа, которые вышли в двадцать втором и двадцать третьем году, написала женщина, с которой я тогда жил. Мы были близки, я часто рассказывал ей о войне, и она предложила мне написать книгу. Когда я набросал первый черновик, она посмотрела на него и сказала почти то же самое, что и вы сейчас. Что поделать – я многое видел и пережил, но собрать это в текст, который бы трогал, у меня не получилось.

Я не могла перестать думать о том, зачем он сейчас рассказывает мне все это, еще и в уединенном месте. В книжках, конечно, злодей излагает свои мотивы и планы детективу, но потом детективу приходится что-то предпринимать, чтобы остаться в живых и задержать преступника. А что могла сделать я? Даже если Кадзуро действительно был рядом, он не мог мне помочь: между нами была каменная стена высотой полтора метра. Он мог разве что встать в полный рост и таким образом обнаружить свое присутствие как свидетеля…

– И тогда мы решили, что на публикациях будет стоять мое имя. Все-таки речь про политику, про войну – согласитесь, женщину не стали бы читать… Так мы опубликовали два романа. В начале двадцать пятого года она написала для меня ту самую серию рассказов, которую я приносил в «Дземон». Но вскоре я ушел от нее – и стал встречаться с женщиной, которая редактировала эти книги.

Я задумалась: ведь в таком случае я должна знать этого редактора…

– Вы ведь про Итоо Санаэ?

– О… – Мурао понял, что я подрабатывала в «Дземон», когда заканчивала учебу, и, конечно, знала всех, кто там работал. – Да, про нее.

Санаэ была племянницей тетиной подруги, госпожи Итоо, – больше того, в «Дземон» я оказалась по ее рекомендации. Вот почему вчера, когда госпожа Итоо была у нас в гостях, она так заинтересовалась тем, что Мурао провожал меня. Наверняка она знала, что у племянницы был с ним роман. Но знала ли она, что та написала для него две книги?..

– Санаэ, – продолжал он, – как-то давно, еще до нашего знакомства, пыталась писать любовную прозу, но ее не заметили. Тогда она бросила это