– Среднего роста. Может, чуть повыше меня. Лицо узкое. Но у него сверху кепка, снизу борода, я ничего толком не разглядел… И во дворе темно было. Зато я его любимый цвет знаю. – Он нервно ухмыльнулся.

– Какой?

– Зеленый. Он за мной со второй отверткой гнался, такого же цвета. Дичь какая-то… Бегает он быстро, вот что еще. Я каким-то чудом от него оторвался.

– Или он сам тебя отпустил, – задумчиво проговорил старик.

Это предположение Маевскому очень не понравилось.

– Я, может, мировой рекорд побил, – неприязненно сказал он. – А вы все мои заслуги обнуляете.

На ворчание Никиты Гройс не обратил внимания. Он отошел к двум мордоворотам и что-то им говорил. Те синхронно кивнули и, не попрощавшись, ушли. Старик запер за ними дверь.

– Куда они? – без особого интереса спросил Маевский.

– Надо думать, по домам.

Никита так и взвился.

– Вы их отпустили? А мы?

– А мы здесь сами разберемся, – заверил Гройс. – В этом они не помощники. Хорошие ребятки, но у них своя сфера деятельности, и довольно узкая.

Маевский даже не собирался интересоваться этой узкой сферой деятельности.

– Весь архив у Желтухина в компьютере, – продолжал Гройс. – Вот единственное, что мне удалось найти. – Он показал Никите обычную школьную тетрадь на сорок восемь листов, причем Маевского неприятно поразило, что тетрадь была точно такого же цвета, как и рукоятка отвертки: ярко-зеленого. – Допускаю, что Желтухин хранил документацию в своей квартире, как поступает один мой знакомый частный детектив… Но надеюсь, что нет. Туда будет намного сложнее проникнуть.

– А сюда вы как попали?

Старик отмахнулся, словно вскрыть замок на двери в офис было плевым делом.

– Компьютер, естественно, запаролен. Умеешь ли ты взламывать коды, сударь мой?

– Издеваетесь?

– Так я и предполагал…

Гройс позвонил кому-то и коротко поговорил, причем Маевский даже не смог угадать пол его собеседника. Разговор велся очень странный. Старик быстро протараторил про какие-то гнезда, певчих птиц и закончил словами: «На лирику хватит, большего не обещаю», – что совсем уже не лезло ни в какие ворота.

Отложив телефон, Гройс ласково сказал:

– Ну вот, скоро помощничек приедет. Попробуем разобраться, на что Петр Алексеич подрядил этого бедолагу.

Маевский лег на пол, закинул руки за голову и стал смотреть в потолок. После коньяка его обычно клонило в сон, но сейчас спать не хотелось. Милый парень Митя Селиванов, будущее математическое светило, втянул их в какую-то дрянную историю.

– Светило втянуло, – вслух сказал он. – Говорил я, не стоило за это браться!

Ничего подобного он не говорил. Наоборот, обрадованно помчался исполнять распоряжения Гройса, точно щенок за брошенной палочкой. Движухи захотелось идиоту.

Однако любопытно, что за помощник должен явиться по вызову Гройса…

Никита представил бледного парня в черном спортивном костюме с капюшоном, глубоко надвинутым на лицо. И тут в дверь постучали, выбив сложную дробь.

– Он в соседнем подъезде, что ли, живет? – изумился Никита, поднимаясь.

– Так пробки рассосались, всю Москву за полчаса можно проехать…

Старик отпер дверь, и в комнату вошел человек.

«Ни фига себе», – мысленно сказал Маевский.

Перед ним был холеный мужчина лет пятидесяти, полноватый, с той благожелательностью на лице, которая дается свыше только после десятилетий спокойной сытой жизни, лишенной тревог. В Амстердаме Никита встречал такие физиономии, да и те по большей части были укуренные. В России – никогда.

Одет мужчина был примечательно. Синие джинсы с потертостями, канареечная футболка, а поверх футболки – кофта толстой вязки из квадратов синего и зеленого оттенков. Причем с первого взгляда становилось ясно, что вязала эту кофту не бабушка, а если и бабушка, то подрабатывающая в свободное от огорода время на Диора. Яркостью облачения гость мог соперничать с попугаем Прохором. Шею украшал рыжий шейный платок с бегущими лошадьми.

В Никитином детстве такого хлыща отдубасили бы всем двором. Здесь же гость огляделся, явно чувствуя себя вольготно, и сказал хорошо поставленным голосом:

– Приветствую, Михаил Степанович. Чудный вечер, счастлив вас видеть.

– Толенька, голубчик! Рад, очень рад!

Они обнялись. Маевскому Толенька отвесил изящный полупоклон и больше не обращал на него внимания.

– Я так понимаю, только вход?.. – спросил он, усаживаясь за компьютер.

– Не исключено, что внутри тоже придется повозиться, – ответил Гройс. – Мы пока не знаем, что ищем.

– Я вас услышал.

Щегол присоединил к компьютеру какую-то коробочку и включил его. Гройс опустился на стул рядом с Никитой.

– Как думаете, до утра справится? – тихо спросил Маевский, взглянув на часы.

– Прошу, Михаил Степанович, – сказал Щегол. – Давайте посмотрим, есть ли здесь что-то полезное для вас.

Никита тоже подошел, хоть его и не звали. Щегол уже щелкал мышью по желтым папкам.

– Договор заключен двадцатого апреля, – подал голос старик. – Фамилия – Селиванов. Подожди, так вот же он, последний!

В папке хранились фотографии и отчеты.

– Толя, я не советую тебе на это смотреть, – вдруг сказал Гройс.

Щегол немедленно поднялся, прижал ладонь к сердцу:

– Тогда до встречи, Михаил Степанович. Если понадоблюсь, звоните.

И исчез.

Весь его визит занял семь с половиной минут.

– Что за тип такой удивительный? – не выдержал Никита.

Старик поднял на него недоуменный взгляд:

– Что за тип? Ты о ком?

Маевский молча кивнул, принимая к сведению: не было здесь никакого типа.

– Давай поглядим, что ты, милый, нашел для Пети, – пробормотал Гройс, выводя снимки один за другим на экран.

Из договора и двух приложений стало ясно: Желтухин должен был проследить за неким Александром Пономаревым. Что частный детектив добросовестно и проделывал в течение трех недель. Отчеты о слежке отправлялись к Селиванову каждые три дня.

Объем работы, проделанный Желтухиным, был огромен. Он следовал за Пономаревым неотступно, фотографируя всех, с кем тот встречался. Ему удалось одну из встреч даже записать, пусть только в обрывках разговора.

– Вот куда ушли деньги на Митин отпуск, – пробормотал Гройс. – Ты посмотри, сколько он всего провернул.

Лица, лица, лица… В фотоотчетах было не меньше сорока человек. Имена не подписаны. То ли Селиванов не видел в этом необходимости, то ли Желтухин не успел выполнить часть его поручения.

Пономарев, объект слежки, оказался неприметным мужчиной лет тридцати. Узкое лицо, бородка, одежда неброская: рубашки в мелкую клеточку, джинсы, кроссовки…

Один из снимков Гройс вывел крупно на экран. Пономарев невидяще смотрел в кадр.

У Никиты возникло ощущение, будто он проглотил кубик льда.

– Это он, Михаил Степанович… – Голос предательски дрогнул.

– Кто?

– Курьер. Тот, который убил Желтухина. Я его не сразу узнал, он везде разный.

– Господь всемогущий! – ахнул Гройс. – Никитушка, ты уверен?

Маевский кивнул.

– Соседка Селиванова описала человека, который был до меня в его комнате. Это Пономарев. Она сказала: «Интеллигентный такой,