вам приязнь. Мы готовы платить вам тридцать фунтов ежеквартально – то есть сто двадцать фунтов в год, дабы компенсировать малейшие неудобства, которые могут вам причинить наши прихоти. Собственно, они не столь уж обременительны. Моя супруга обожает особый оттенок цвета электрик, и ей хотелось бы видеть вас по утрам именно в таком платье. Тратиться, впрочем, вам незачем, поскольку у нас есть платье моей дорогой дочери Элис (сейчас она в Филадельфии), которое, мне кажется, вам подойдет как нельзя лучше. А что касается просьбы посидеть в том или ином месте или занять себя тем или иным способом, это вряд ли вас хоть сколько-то затруднит. Касательно ваших волос могу выразить искреннее сожаление – тем более, что во время нашей недолгой беседы не мог не обратить внимания на их красоту, – но боюсь, что принужден категорически настаивать на этом условии; единственно надеюсь, что прибавка к жалованью вознаградит вас за эту утрату. Ваши обязанности, связанные с ребенком, до крайности несложны. Итак, постарайтесь приехать, а я встречу вас на догкарте в Винчестере. Сообщите, каким поездом прибудете.

Искренне ваш

Джефро Рукасл».

Вот такое письмо я получила только что, мистер Холмс, и склоняюсь к тому, чтобы дать согласие. Однако, прежде чем сделать окончательный шаг, мне захотелось узнать, как вы на все это смотрите.

– Что ж, мисс Хантер, если вы уже приняли решение, то вопрос, очевидно, закрыт, – с улыбкой откликнулся Холмс.

– Так вы советуете не отказываться?

– Будь у меня сестра – признаюсь, такой вакансии я бы ей не пожелал.

– Но что все это означает, мистер Холмс?

– Увы, данными я не располагаю и сказать мне нечего. А у вас есть какие-то предположения?

– Разгадка тут, как мне кажется, возможна только одна. Мистер Рукасл, по-видимому, очень отзывчивый, добросердечный человек. Что, если жена его страдает умственным расстройством, а он пытается это скрыть? Боится, что ее заберут в дом умалишенных, и потому потакает всем ее капризам, лишь бы предотвратить вспышку недуга.

– Разъяснение допустимое – исходя из доступных нам фактов, наиболее вероятное. И все же я бы не назвал этот дом вполне пригодным для молодой леди.

– Но деньги, мистер Холмс, деньги-то какие!

– О да, разумеется, плата недурна – даже слишком недурна. Вот это меня и настораживает. Чего ради платить сто двадцать фунтов в год, если без труда можно подыскать гувернантку и за сорок? Тут явно кроется некая весьма основательная причина.

– Мне подумалось, если я сейчас ознакомлю вас со всеми обстоятельствами дела, то потом смогу обратиться к вам за помощью. Я буду чувствовать себя гораздо уверенней, зная о вашей поддержке.

– Можете быть вполне уверены. Скажу прямо: ваше затруднение обещает превратиться в интереснейшую задачу, с какими я давно уже не сталкивался. Иные ее подробности на редкость оригинальны. Если вас начнут одолевать сомнения или возникнет опасность…

– Опасность? В чем вам чудится опасность?

Холмс мрачно покачал головой:

– Если знаешь, в чем опасность, то и бояться незачем. Словом, в любое время, днем или ночью, шлите мне телеграмму – и я поспешу на помощь.

– Вашего обещания мне достаточно. – Мисс Хантер с просветленным лицом вскочила с кресла. – Теперь я отправлюсь в Хэмпшир с легким сердцем. Немедля напишу мистеру Рукаслу, сегодня же вечером принесу в жертву мои несчастные волосы, а завтра отправлюсь в Винчестер.

Коротко поблагодарив Холмса, мисс Хантер пожелала нам доброй ночи и поспешила удалиться. Каблучки ее проворно и энергично застучали по лестнице.

– По крайней мере, – заметил я, – наша гостья вполне способна за себя постоять.

– Ей это может понадобиться, – мрачно произнес Холмс. – Не сомневаюсь, что весточка от нее поступит – и очень скоро.

Предсказание моего друга сбылось. Минуло две недели, а я не переставал гадать, в какие причудливые закоулки жизни забросила эту девушку судьба. Непомерно высокое жалованье, странные условия и несложные обязанности – во всем этом было что-то не то, хотя определить, простая тут причуда или коварный умысел, филантроп этот человек или же злодей, мне было решительно не под силу. Что касается Холмса, то он порой полчаса кряду просиживал, сдвинув брови и устремив в пространство рассеянный взгляд, но стоило мне коснуться дела, он только раздраженно отмахивался со словами: «Факты! Факты – вот что мне нужно! Я не могу лепить кирпичи без глины». И неизменно обрывал разговор, бормоча, что будь у него сестра, то он ни за какие блага на свете не позволил бы ей занять эту вакансию.

Телеграмму принесли поздно вечером, когда я уже собирался в постель, а Холмс приступал к излюбленным химическим опытам. Бывало, я оставлял его склонившимся над ретортой или пробиркой, а наутро, спустившись к завтраку, заставал в той же позе. Холмс распечатал желтый конверт и, глянув на листок, перекинул его мне.

– Возьмите «Брэдшо» и сверьтесь с расписанием поездов, – проговорил он и снова занялся своими колбами.

Просьба, содержавшаяся в телеграмме, была лаконичной и настоятельной:

«Прошу вас прибыть завтра в полдень в гостиницу „Черный лебедь“ в Винчестере. Пожалуйста, приезжайте! Я в полной растерянности.

Хантер».

– Поедете со мной? – вскинув голову, спросил Холмс.

– Охотно.

– Тогда прочтите расписание.

– Есть поезд в половине десятого, – сказал я, просмотрев справочник. – Прибывает в Винчестер в одиннадцать тридцать.

– То, что надо. С анализом ацетонов, пожалуй, придется повременить: утром мы должны быть в форме.

В одиннадцать утра мы уже были на полпути до старинной столицы Англии. Холмс, едва тронулся поезд, с головой зарылся в газеты, но как только мы въехали в Хэмпшир, отшвырнул их в сторону и принялся обозревать пейзаж. Стоял чудесный весенний день, по бледно-голубому небу медленно плыли с запада на восток кудрявые облачка. Ярко сияло солнце, однако в воздухе ощущалась живительная свежесть. Повсюду, вплоть до холмов вокруг Олдершота, среди молодой листвы проглядывали красные и серые крыши ферм.

– Какая же красота вокруг! – воскликнул я с энтузиазмом горожанина, который только-только вырвался из туманов Бейкер-стрит.

Холмс, однако, с сумрачным видом покачал головой:

– А знаете ли, Ватсон, в чем проклятие человека с образом мыслей, подобным моему? Я все рассматриваю под особым углом – исходя из предмета, которым постоянно занят. Вот вы восхищенно глядите на разбросанные там и сям домики и любуетесь ими. А я гляжу на них, и меня преследует одна-единственная мысль: жилища эти столь разобщены, что в них можно творить черные дела вполне безнаказанно.

– Боже праведный! – воскликнул я. – Да кому взбредет в голову связать эти стародавние семейные очаги с преступлениями?

– Они