Почему человек, знающий о преступлении, не позвонил в Рязанское УВД, а поехал в Москву и из телефона-автомата рядом с Казанским вокзалом связался с уголовным розыском столицы?

Говорил звонивший явно приблатненным языком. Значит, это был или московский вор, или сотрудник милиции, знающий «феню». Почему человек, говоря о «кумовьях» — так в лагерях называли оперативных работников, — воспользовался известной детской игрой, когда один ищет, а другой говорит: «…холодно, теплее, теплее, жарко»?

Значит, надо было заняться версией «кумовья». Карпецу очень не хотелось отрабатывать своих коллег. Но ничего другого не оставалось.

Всех сотрудников горотдела вызывали на беседу к генералу. Пригласили и старшину — сменщика убитого. Тот, конечно, как и все остальные, вел себя напряженно, но это было вполне естественно: не каждый день приходилось беседовать с генералом из Москвы.

Карпец начал беседу с вещей неожиданных, он расспрашивал о семье, детях, друзьях, увлечениях. Старшина отвечал сбивчиво, но достаточно откровенно. Из разговора с ним Карпец получил подтверждение характеристики, данной старшине в горотделе: добросовестный, замкнутый, прижимистый, хороший семьянин.

Но на один вопрос тот ответил неискренне. Скрыл, что у него есть близкий друг — механик с автоагрегатного завода.

Но Карпец уже знал о нем, так как Котов тщательно отработал все связи старшины. Более того, стало известно, что друзья за бутылкой часто обсуждали, как бы раздобыть хорошие деньги.

Котов обладал необыкновенным умением располагать к себе собеседников, вызывая их на откровенную беседу, и в разговоре с сослуживцами механика выяснил, что тот делал для себя какие-то странные инструменты, по описанию очень похожие на оснастку взломщиков.

Карпец, опытный сыщик, почувствовал, что вышел в цвет.

В тот день старшина заступил на смену в банк. Генерал приказал начальнику горотдела сменить его на время повторной беседы. Начальник пришел в банк, взял у старшины оружие и сказал, что часок подежурит за него.

На этот раз вместо беседы начался официальный допрос, который вел следователь областной прокуратуры. У следствия уже были серьезные улики. Котов и Слободин разыскали знакомую старшины, встретившую его у банка в вечер убийства. Она поздоровалась с ним, но он сделал вид, что не узнал ее, и скрылся в переулке. Ее показания и были зачитаны.

Старшина вскочил, бросился к дверям, но два московских опера скрутили его и надели наручники. Старшина сознался во всем.

Этот человек не мог пережить того, что, получая небольшую зарплату, охраняет огромные деньги. Вместе с механиком они, как им казалось, тщательно готовили преступление. Ночью старшина позвонил в дверь банка с заднего двора и попросил сменщика пустить его, притворившись, что забыл в караулке свои вещи. Ничего не подозревавший милиционер в нарушение всех правил открыл дверь. Преступники набросились на него, отобрали оружие и застрелили.

А вот вскрыть сейфы не удалось. Мог это сделать только один человек — завязавший медвежатник Серафим Лапа.

Теперь надо брать подельника. Он жил в бараке, в коммунальной квартире. У него было охотничье ружье. Черт его знает, как поведет себя при задержании соучастник убийства. Вдруг начнет палить из обоих стволов.

Всю ночь оперативники просидели в засаде у дома. И взяли механика утром, когда он шел на работу. Спецгруппа уехала в Москву.

Прибыв в министерство, Карпец сразу же пошел докладывать.

Но Щелоков был расстроен. Он выслушал начальника розыска и спросил с упреком:

— Что же вы мне сразу не доложили?

— Не хотел вас беспокоить ночью, Николай Анисимович.

— Ах, Игорь Иванович, главное не в том, чтобы вовремя раскрыть преступление, а в том, чтобы раньше всех доложить об успехе. Умельцы из КГБ сообщили Цвигуну, что они задержали бандитов, а тот сразу же позвонил в ЦК. И все лавры им.

Карпец знал, что уже тогда началось противостояние Николая Щелокова и Юрия Андропова. А в политических разборках все средства хороши.

Так закончился этот провинциальный детектив.

А человека, звонившего в МУР, так и не нашли. Конечно, у Карпеца было предположение, что звонил находящийся на высылке московский вор в законе Никиша, который работал в одном цехе с преступником. Он, видимо, что-то знал и испугался, что преступление могут повесить на скопинских уголовников.

Я совсем недавно побывал в Скопине. На этот раз город показался мне веселым и зеленым. Практически исчезли унылые бараки, на улицах появились непременные атрибуты рыночной экономики: палатки, бары, павильоны игорных автоматов. И группировка появилась, «крышующая» городскую торговлю.

Наверняка жители забыли о давнем убийстве в местном банке. Подумаешь, грохнули одного мента… Взрывы, дерзкие грабежи, выстрелы киллеров уже никого не поражают. И если в те годы попытка ограбления банка и кража из павильона на Международной выставке были явлениями чрезвычайными, то сегодня подобные преступления стали неотъемлемой приметой нашей жизни.

Сбылось то, о чем так часто говорил мой покойный друг Игорь Иванович Карпец:

— Если будем так жить и дальше, страной станут править люди, сросшиеся с криминалом.

Тогда ему не верили. Всех захватило ликование перестройки.

А прав-то оказался он.

Арестован в ресторане «Метрополь»

…А потом стрелки на бутафорских часах над эстрадой сошлись на цифре двенадцать, погасла люстра и разноцветные прожектора лучами стеганули по залу. Зажглись собранные из лампочек слова: «С Новым 1961 годом!»

Поднял трубач Гера свой золотистый инструмент, и музыка Глена Миллера поплыла над столиками.

Старый год уже проводили, некоторые — довольно основательно, и, побросав вилки и рюмки, все устремились танцевать.

Рядом с нашим столом гуляла развеселая компания деловых. Мужчины — в костюмах, сшитых у дорогих, видимо рижских, портных, дамы — в туго натянутых платьях, с полной коллекцией бриллиантов и изумрудов на пальцах, в ушах и на шее. Они приехали в ресторан уже прилично поддатые, хорошо проводили старый год и усугубили Новый шампанским.

С чего все началось, я не знаю, но заключительный аккорд спора я услышал.

— Вы меня за фраера держите? — весело рявкнул плотный мужик в костюме из черного польского крепа, модного в те годы в столице.

— А как же, а как же! — хором завизжали дамы.

— Тогда кладите кусок новыми.

На столе появились забандероленные пачки денег.

Все дело в том, что именно с Нового года великий мудрец Никита Хрущев начал свою знаменитую денежную реформу и в стране ходили сталинские деньги и хрущевские.

Мужик в черном костюме сначала снял часы, потом пиджак, потом галстук и рубашку. Короче, оставшись в одних трусах с динамовскими лампасами, он, растолкав изумленных танцующих, плюхнулся в фонтан.

Взлетели брызги, завизжали дамы, захохотали мужики, Гера на сцене, прервав мелодию, виртуозно изобразил до боли мне знакомый сигнал тревоги.

А отважный ныряльщик, стоя по колено в воде, вознес руки к стеклянным витражам потолка и прокричал:

— С Новым годом, чуваки и чувихи!

Застывший в кухонных дверях седой, элегантный мэтр Соколов первым пришел в себя и, свистнув на помощь официантов, рванулся к фонтану.

Но он так и не успел до него добраться.

Рядом с фонтаном, словно из водяных струй, материализовались три крепких молодых человека в одинаковых серых костюмах. Деловито, словно пробку из бутылки, выдернули пловца и, заломив ему руки, бегом погнали к выходу в гостиницу.

Соколов подошел к столу, наклонил свой безупречный пробор:

— Прошу покинуть ресторан, граждане.

— Почему? — возмутилась одна из дам.

— Вы в некотором роде потакали хулиганству.

— Мэтр, — вскочил один из деловых, — ты же меня знаешь!

— Сейчас я никого не знаю, — холодно ответил Соколов, — не заставляйте меня звать милицию, не портите людям праздник.