— Как ты могла скрыть от меня… как? Я имел право знать…

— Это желание твоего отца, — не сказала, а отрезала она.

— Как ты не понимаешь!

— Не кричи, мальчик, у меня мало времени, негодовать будешь, когда умру. Эмоции никому не помогали ни добиться желаемого, ни оседлать успех, ни получить удовлетворение. Когда прочтешь записи, тогда и поймешь, почему я поступила так. А сейчас послушай то, чего в этих тетрадях нет. Иначе прочитанные строчки будут неполными, внесут только сумбур…

Мальчик, которому на тот момент стукнуло без малого семьдесят лет, выслушал маму и только больше разозлился. Ушел я. За ночь моя голова наполнилась новыми вопросами, я жаждал услышать ответы. Утром приехал в больницу, но… мне сообщили, что моя мать умерла.

Она умерла, оставив меня с моею злостью и болью. Да, я был зол на нее, она должна, обязана была раньше рассказать и отдать записи, а не тогда, когда я сам скоро отправлюсь за ней. Гадко стало на душе, что меня родная мать держала за слюнявого инфантила-недоумка, не способного оценить все риски и принять правильное решение. Она меня обделила доверием и ушла из жизни, понимаешь, о чем я? Поэтому и я молчал. Рассказать тебе, сыну, это признаться, что отец — слабак, которому даже родная мать не доверяла. Но все проходит, кроме разочарований, хотя и они со временем отдаляются, но не забываются.

В первую же ночь после похорон я начал читать. Заснул под утро. А проснувшись, вспомнил рассказы матери и понял, что заболел, моя болезнь называлась — Элизиум. Теперь я бродил по развалинам, кстати, не такие уж и развалины, я подолгу сидел среди мрачных стен, перечитывал обе тетради.

В городе Элизиум называли — замок зла, он ведь огромен, нет ни одного особняка мало-мальски похожего, эти стены влекли меня с детства. Словно там хранится нечто от меня самого, без чего мое существование было неполным. Оказалось, есть мистическая связь между руинами и мною, но это стало ясным после смерти матери. А в детстве меня тянули туда, как и всех пацанов на моей улице, сказания, одно другого страшней.

Наш город сейчас разросся, а в послевоенные годы был жалок и почти пуст, ничего не стоило сбегать из центра на окраину, чтобы найти место, откуда хорошо виден замок зла и смотреть на чудовище, возвышающееся на холме, окруженном вековыми деревьями. Во время Отечественной войны замок сильно пострадал от бомбежек, тем страшнее был, в разрухе всегда есть нечто фатальное, удручающее.

Мы, мальчишки, бегали на окраину посидеть у терновника на закате, ведь так страшней — смотреть на залитый красными лучами замок на фоне сизого неба и слушать ужасающие байки. Вампиры, упыри, вурдалаки, мертвецы — вот кто обитал там, гулял ночами, поджидая смельчаков, чтобы сначала напугать их, а потом пить кровь, смеясь над корчами жертв.

Да, там находили кучу мертвецов — так уверяли мальчишки, и по спине бежали мурашки. Чтобы разогнать их, мы подбрасывали в костер сухие ветки, поглядывая на цитадель зла с башней. И верили страшилкам, ведь взрослые между собой отзывались о замке плохо, запрещая детям ходить туда. И припоминали, будто их деды своими ушами слышали, как нечистая сила бесилась там, а эхо разносило жуткие звуки далеко… Потом как-то внезапно все прекратилось, но ничем не объяснимый ужас до сих пор витает над усадьбой.

Время шло, мы превратились в подростков и стали брать друг друга на слабо: считаешь себя крутым — переночуй в замке. Каково, а? Поодиночке никто не отваживался, а вдвоем находились смельчаки, но мало. Скажу честно, хоть я и не трус, а не решился провести там ночь. Мы выросли, я уехал учиться в центр, но приезжал каждую неделю. Пожалуй, только меня еще как-то занимал Элизиум своей таинственностью, так хотелось прояснить, откуда взялись сказочные байки. Столько древних руин в мире, и далеко не все окружены ореолом мистики, а тут сплошная тайна тайная.

Прости, Роберт, может, все это тебе неинтересно, но написанное до сих пор — отступление, объяснение, почему я взялся за то, чего никогда не делал. И долго думал, с чего начать, только через два года сообразил просто пересказать, как посторонний наблюдатель…

1939 год. Начало

Ранним утром Герман спрыгнул на перрон и понял с первого взгляда: дыра. Одноэтажный вокзал… м-да, вероятно, так выглядели сараи у зажиточных крестьян. Неужели в этом захолустье есть жизнь? Однако есть. Неподалеку сидела старушка в телогрейке и теплом платке в клеточку на низкой скамеечке, она продавала семечки в кулечках, их никто не покупал, ибо перрон был пуст. Нет, еще нашлись люди, в конце платформы дворник в длинном фартуке и с метлой о чем-то беседовал с пожилым усатым мужчиной интеллигентного вида, в шляпе и с тростью. Одноэтажный вокзал произвел сильное впечатление своей убогостью, в результате Герман не услышал, как тронулся поезд, оглянулся, когда проводница окликнула его:

— Гражданин!.. Эй!.. Товарищ! Вы забыли вещи!

Герман едва успел подхватить фибровый чемодан с рюкзаком, стоявшие у ее ног, чемодан поставил на платформу, сверху уложил рюкзак и снова огляделся, теперь уже с прицелом — куда идти. В сущности, он готов ко всем неудобствам, которые закаляют характер, укрепляют дух и разнообразят жизнь. В тридцать не важно, где жить, важно — что делать. И снова осмотрелся, куда же идти судьбе навстречу?

Собственно, дверь одна, он прошел мимо старухи с семечками, вошел в здание вокзала, в кассе узнал, как добраться к месту назначения. Вскоре добрый человек оказал любезность, согласившись подвезти его на ГАЗ-А до краеведческого музея, который в городе в единственном числе, а потому каждый знает к нему дорогу. Денег не взял. Высадил приезжего у старинного особняка, за дорогу Герман подметил, что в городе много добротных и приятных глазу зданий, но это отличалось красотой и помпезной архитектурой — колонны с капителями, вокруг окон лепнина. Изучив часы работы на табличке у двери, он приуныл, ждать еще час до открытия, все же механически дернул дверную ручку и — о радость, открыто! Внутри никого — заходи и бери, что хочешь.

— Есть кто живой? — крикнул Герман, поставив чемодан на пол, выложенный узорными плитами. — Кто-нибудь! Отзовитесь!

Потолки высокие, повсюду лепнина, все добротно здесь сделано,