Калининград — загадочный, непохожий ни на один город России, с остроконечными шпилями готических соборов, красными крышами исторических зданий и кое-где сохранившейся брусчаткой, оказался точно таким, каким он видел его накануне во сне — величественно строгим. Во сне — на клумбах покачивали головками необыкновенно красивые цветы, а когда часы на башне местного собора пробили двенадцать, одинокий прохожий с тросточкой, приподняв цилиндр, склонил в приветствии голову.

Даже само слово Калининград — какое-то остроконечное и красиво звучащее. Приветливый таксист охотно согласился провезти его по главным достопримечательностям города. Время позволяло. Ранее майское утро только-только окрасило небо в бледно-розовый цвет, и серо-коричневые дома с красными зазубринами крыш отливали нежным малиновым светом.

— Въезжаем в Бранденбургские ворота, — хвастливо известил молодой весёлый водитель, заруливая в одну из арок. — Загадывайте желание, говорят, исполняется. Правда, только у того, кто первый раз въезжает. И поторопитесь, пока мы арку не пересекли.

Виктор растерялся, суетливо стал собираться с мыслями, но так ничего и не успел придумать. «Не успел! Ну и ладно. А то жирно мне будет. За Калининград ещё не поблагодарил».

— А это одна из главных достопримечательностей города, считается символом Калининграда — замок «Кёнигсберг», — кивнул в сторону красивого архитектурного ансамбля шофёр и с выражением прочёл: «Пришпиленное небо Кёнигсберга манило неподкупной чистотой». Вот так говорят о нём современные поэты.

Виктор глянул на пронзённое шпилем замка небо — оно и вправду было прозрачно-голубым.

— Красиво. А что за поэт?

— Женщина какая-то. Малоизвестная. Я на сайте "Стихи. ру" прочёл. Фамилия у неё интересная — Охота. Стихи красивые, но я всё не помню, только эту строчку. Каждый раз, когда здесь проезжаю, на небо смотрю, и оно всегда чистое. Совпадение, конечно, но какое-то мистическое.

Наконец шофёр притормозил возле высокого серого здания, утыканного многочисленными квадратами окошек. На фасаде большими красными буквами было написано: «МОСКВА».

— А вот и ваша гостиница.

Виктор дёрнул тяжёлую дверь и оказался в широком светлом фойе. К стойке дежурного администратора, за которой виднелась светлая макушка, вела малиновая ковровая дорожка — настолько чистая, что Виктор непроизвольно глянул на свои ботинки. Девушка вскинула русую головку и, заметив посетителя, подскочила, как бравый солдат. Лицо украсила милая улыбка.

— Здравствуйте, — первой поздоровалась девушка. — Рада приветствовать вас в нашей гостинице. У вас забронировано?

— Нет, — ответил Котов, протягивая удостоверение.

Девушка бросила равнодушный взгляд на документ и, всё так же дежурно улыбаясь, произнесла:

— У нас в гостинице есть свободные номера для всех категорий граждан, ваше удостоверение мне не нужно. Давайте паспорт.

— Вы не поняли, я не заселяться пришёл. Я здесь по долгу службы, и мне надо допросить некоторых ваших сотрудников.

Даже эти слова не смутили девушку — она всего лишь убрала с лица улыбку, но вопрос задала тем же равнодушным тоном:

— Кто именно вас интересует?

— Меня интересуют горничная и администратор, дежурившие в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое апреля.

— Это были мои сутки, — пожала плечами блондинка, — а дежурства мои совпадают с дежурствами тёти Клавы — Клавдии Шушкевич. Она сейчас уборку в номерах производит, но я могу её найти.

— Давайте не будем пока беспокоить тётю Клаву, а поговорим с вами. Меня интересует один ваш постоялец по фамилии Королёв.

— Это артист который? А что он натворил?

— Давайте всё же вы будете отвечать на мои вопросы, а не наоборот. Итак, Дмитрий Королёв живёт у вас в каком номере?

— В 123, — не задумываясь, ответила администратор.

— А двадцать пятого апреля вы его видели в гостинице?

— Ну да.

— Во сколько?

— Ну… несколько раз в течение суток. Я на пост заступила в двенадцать. Он со съёмок вернулся около пяти часов, потом они компанией из трёх человек в бар проследовали, было около восьми, оттуда вернулись около десяти, он взял ключ и пошёл к себе.

— И всё?

— Всё.

— А утром?

— Утром видела, да. Запомнила, потому что обычно он на завтраки никогда не ходил, несмотря на то, что они входят в стоимость, — зачем-то уточнила девушка. — Но артисты ложатся поздно и, соответственно, поздно встают. Завтраки всегда пропускают. Но в тот день Королёв пришёл чуть ли не первым, сказал, что почти не спал, роль репетировал.

— А сколько было времени?

— Завтраки у нас с восьми часов и до десяти. Где-то около девяти, наверное.

— Вы так хорошо помните всё. Даже удивительно.

— Так его трудно не запомнить. Артист ведь известный.

— Хорошо. А теперь давайте я пройду к горничной. В каком номере она убирает?

Девушка опустила глаза куда-то под стойку.

— Она либо в 204, либо в 209. Это второй этаж.

— Я найду.

Горничную Котов нашёл по пылесосу. Огромный чистящий прибор рядом с открытой дверью 209 номера загораживал почти весь проход. Из проёма торчала задняя женская округлость, обтянутая светло-голубым рабочим халатом. Обладая пышными формами, тётя Клава легко складывалась вдвое, когда это требовалось. Почти упираясь носом в пол, женщина водила по изношенному паркету тряпкой, раскачиваясь из стороны в сторону, и не замечала стоящего сзади мужчину.

— Кхе, — громко кашлянул Котов.

— Ой, — вскрикнула тётя Клава и присела. — Вот же зараза, — ругнулась женщина, — напугал.

Виктор вежливо протянул горничной руку, но та, упираясь ладонями о косяк, подскочила так легко, будто в ней был не центнер веса, а килограмм этак пятьдесят.

— Клавдия Шушкевич? — задал нужный для деловой беседы тон Котов.

— Осподя, как будто под арест меня хочешь взять. Тётя Клава я. Так и зови. А чо тебе надоть-то от меня? — Женщина прищурила маленькие глазки. — Чота я тебя не припомню. Из вновь заселимшихся, што ли?

Своеобразный лексикон тёти Клавы вызвал у оперативника улыбку. «Всё-таки тон беседы придётся менять. Подстраиваться», — подумал Виктор.

— Тёть Клав, я из милиции. Мне поговорить с вами нужно. Давайте пройдём в номер, чтоб никому не мешать.

— В номер? — Тётя Клава взглянула на ботинки Котова и недовольно поджала губы. — Я тока пропылесосила, а ты с улицы. — Женщина склонилась к металлической этажерке на колёсиках, заставленной бутылками с санитарными средствами, и вынула пакет с одноразовыми тапочками. — Вот. Перебувайся. Ботинки свои в колидоре оставь. Не бойся. Не сопрут. У нас тута отродясь ничо ни крали. Да и чо там красть, — усмехнулась бабуля, — растоптыши твои? У нас тут знашь, каки знаменитости селяца? Вот как-то певец один жил, фамилию чот позабыла я, ну ты-то точно знаешь. Такой невысокий блондин. Он сначала оперы всё пел, а потом про шарманку. Видать, шарманка-то ему больше денег приносила, так и задержался среди бомонта, —