Джон Бэнвилл
Апрель в Испании
Посвящается Эндрю Уайли
Великие мировые детективы
John Banville
APRIL IN SPAIN
Перевод с английского: Евгений Романин
Copyright
Лондон
1
Терри Тайсу нравилось убивать людей. Вот так вот просто. Ладно, может, «нравилось» – не совсем подходящее слово. Сейчас ему за это платили, и притом платили неплохо. Только интерес, на самом-то деле, был вовсе не в деньгах. Тогда в чём же? Временами он много думал над этим вопросом на протяжении многих лет. Сумасшедшим он не был, да и с сексом или какой-нибудь подобной дичью никакой связи тут не имелось – нет, он не псих, это уж точно.
Лучший ответ, до которого ему удалось додуматься, заключался в том, что ему просто нравилось наводить порядок, расставлять всё по местам. Люди, для убийства которых его нанимали, стояли у чего-нибудь на пути – у какого-то проекта или ещё какого предприятия, вот и нужно было убрать их с дороги, чтобы дело шло без сучка и задоринки. Ну, либо они просто напрасно небо коптили, что являло собой не менее вескую причину для их устранения.
Само собой разумеется, он не имел ничего личного против любой из своих «мишеней» – именно так он называл их про себя, поскольку слово «жертва» звучало бы так, будто он в чём-то виноват, – кроме тех случаев, когда они были барахлом и мешали проходу. Да, ему доставляло настоящее чувство удовлетворения делать всё аккуратно и чётко – по-флотски.
Да, по-флотски – вот оно, нужное слово. В конце концов, Терри и правда некоторое время под конец войны служил в британском флоте. Он был слишком молод, чтобы завербоваться, но приписал себе несколько лет – и был взят на борт, и «нюхнул пороху», как поговаривали высокопоставленные чины с бархатными голосами, охотящиеся за немецкими подлодками в Северной Атлантике. Впрочем, корабельная жизнь нагоняла скуку, а со скукой Терри мириться не привык. Кроме того, он оказался склонен к морской болезни. Хорошенький бы вышел моряк из человека, которого, чуть что, тянет перегнуться через леер! Поэтому, как только подвернулась возможность, он ушёл из флота и перевёлся в армию.
Несколько месяцев Терри служил в Северной Африке, ползал на четвереньках по вади, отбивался от мух и палил наугад по знаменитому Африканскому корпусу генерала Роммеля всякий раз, когда из окопов поднимались большие головы в квадратных касках, в то время как на горизонте жужжали, как жуки, танки, днём и ночью поливая друг друга огнём. После этого он некоторое время тягал лямку в Бирме, где ему довелось положить целую кучу желтых коротышек – в общем, повеселился он там на славу.
В Африке он подхватил нешуточный триппер (впрочем, а бывает ли триппер шуточным?), а в Бирме его подкосило ещё более нешуточным приступом малярии. Короче, не понос – так золотуха. Жизнь – один сплошной мухлёж.
Окончание войны приложило рядового Тайса будто обухом по темечку. В мирное время он не знал, чем себя занять, и кочевал по всему Лондону с места на место и с работы на работу. Какой-либо родни, о которой бы Терри знал, у него не водилось – воспитание он получил, или, лучше сказать, вколотили в него это самое воспитание в одном из сиротских приютов Ирландии – а со стародавними дружками по службе в пустыне или на океанской волне он никакой связи не поддерживал. Да, собственно, не так-то и много их было, этих самых дружков. Ни одного, уж если сказать по совести.
Некоторое время он пробовал серьёзно приударять за девушками, но успеха в том не возымел. Большинство тех, кого ему удавалось-таки подцепить, оказывалось проститутками в поисках клиентов – надо думать, от него исходил какой-то особый запах или что-то в этом роде, потому как ночные бабочки так и слетались к нему, словно к свету фонаря, такую вот заметил он штуку. Платить за это дело, конечно, противоречило его принципам, да и потом, об этом-то домой писать уж точно было ни к чему, по его соображениям.
Была, впрочем, одна такая, что прилепилась к нему, не будучи шлюхой. Горячая такая рыжуха, даже можно сказать, что приличная – работала конторской служащей на автомобильном заводе Морриса неподалёку от Оксфорда, хотя и была коренной лондонкой до мозга костей. Сам он машину не водил, а потому виделся с ней, только если катался туда на поезде или когда её саму заносило в Лондон в редкие выходные, чтобы немного развлечься среди ярких огней большого города.
Сапфир – так она ему представилась. О-ля-ля! Однажды ночью, сидя в пабе «Собака и косточка», порылся он у неё в сумочке, пока она пудрила носик, просто так, из праздного любопытства – да и наткнулся на старую продовольственную книжку, откуда и узнал, что по-настоящему звать её Дорис – Дорис Хаггет с переулка Степни-уэй. Той же ночью он понял, внимательно присмотревшись к своей подруге, что у неё даже волосы – и те крашеные. А ведь мог бы и раньше догадаться по неестественно яркому цвету да по этому их дешёвому металлическому блеску, каким блестит изгиб новенького крыла «Моррис-оксфорда». Продержалась Дорис-она-же-Сапфир немногим дольше всех прочих. Как-то раз в канун Нового года в одном заведении в Сохо перебрала она грушевого сидра и отвернулась, прыснув со смеху от какого-то его замечания. Сам он при этом не видел в сказанном ничего смешного. Хотя она и была пьяна, вывел Терри её в переулок за клубом да и отвесил парочку оплеух, чтобы, значит, привить хорошие манеры. На следующее утро она позвонила с воплями и угрозами, дескать, мол, разберётся с ним за нападение и побои, да только ничего из этого не вышло.
Вот уж чего Терри снести не мог, так это того, когда его не уважают и поднимают на смех. Буквально на днях он связался с какой-то компашкой из Ист-Энда и занялся весьма прибыльными делами – грабежом и тому подобным. Однако ему пришлось оттуда уйти, потому как прирезал он одного из ребят помоложе, а всё за то, что тот вздумал обезьянничать его ирландский акцент – о каковом акценте, надо сказать, Терри до той поры и ведать
