интеллектуальная элита, достойные преемники сотрудников бывшего ПГУ. А вот у него, Степашина, положение куда более незавидное — мало того, что мало-мальски стоящие кадры утеряны, мало того, что функции в который уж раз реорганизованного и переименованного ведомства урезаны до абсурда, так еще и ФАПСИ с Главным управлением охраны норовят обкорнать и без того кургузые полномочия, не дают донести кусок до рта.
Чем Степашин в данной ситуации был доволен, так это тем, что Примаков хоть каким-то образом блокируется с ним. Конечно, надо было обладать воистину детской наивностью для того, чтобы уверовать в способность мудрого змия академика в открытую поддерживать кого-то, а уж тем более примкнуть к какой-то группировке. Вот поэтому, наверное, и удерживается Евгений Максимович на своем посту, несмотря на смену всех и вся и рядом и наверху.
— Ситуация вам ясна, Сергей Вадимович, — Примаков стрельнул в молодого руководителя всероссийской контрразведки взглядом маленьких, словно бы подернутых маслянистой пленкой глаз. — Рассчитывать можно только на самых надежных, на самых проверенных. Я понимаю ваше положение — молодые сотрудники, которые, во-первых, не прошли нужной школы, а во-вторых, несколько утратили ориентиры. Постарайтесь мобилизовать людей с опытом, они у вас еще остались.
Академик знал, о чем говорит. Вступивший на стезю агента тайной службы еще в студенческие годы, он помнил иные традиции и иной порядок в КГБ, который иначе как железным и назвать было нельзя.
— Захват предполагаемых двойников желательно произвести без излишнего шума и сделать это одновременно.
— Одновременно — это очень даже выполнимо, а вот без шума никак не получится. Канищев-то теперь в ведомство Коржакова перешел, а он один из старших козырей в этой колоде. Не созывать же по такому случаю Совет Безопасности.
— Да, — согласился Примаков, — Совет по многим причинам нежелательно привлекать к этому делу. Конфиденциальность будет нарушена — вот что главное. Говорильня, к тому же, чего доброго, еще и журналистов пригласят — хотя бы на начало заседания. У американцев надо учиться организации Совета Национальной Безопасности, от и до. Надо Канищева брать как можно скорее.
11
21 марта 1994 года, четверг. Москва.
Генерал-майор Канищев жил на Рублевском шоссе, как раз в том месте, где лесной массив начинает обступать шоссе с обеих сторон.
Несмотря на свои пятьдесят четыре года, Канищев находился в прекрасной физической форме. Раза три-четыре в неделю он делал по утрам пробежки в течение тридцати-сорока минут в достаточно приличном темпе: примерно пять минут на километр. Он делал полсотни отжиманий от пола за время, меньше двух минут, примерно за то же время делал шестьдесят подъемов из положения лежа в положение сидя, упражняя брюшной пресс — нормативы для американских рейнджеров. Умеренно потребляя спиртное (в последнее время поводов для этого было не очень много, причин тем более) и питаясь здоровой пищей, Канищев рассчитывал прожить самое малое еще четверть века.
У генерала были две взрослые дочери, очень хорошо пристроенные, жившие на протяжении полутора-двух последних лет за границей. Еще у Канищева была любовница, ровно наполовину моложе его.
Человек, достаточно видевший на своем веку, Канищев не очень полагался на свою физическую подготовку, трезво рассуждая, что даже двое только крепких молодых людей одолеют его без оружия. Относительно применения навыков, приобретенных когда-то на занятиях по спецподготовке (два раза в неделю по одному часу), он тем более иллюзий не питал. Оставалось одно проверенное, испытанное средство — личное стрелковое оружие. “Стечкин” в специальной кобуре, вшитой изнутри под кожаный жилет, с которым Канищев не расставался в любую погоду, надевая его даже в жару на голое тело, решал проблему безопасности просто и в то же время радикально. Особенных неудобств от ношения кожаного жилета Канищев не ощущал, к тому же летом это одеяние придавало полуголому генералу вид донельзя современный и “крутой”. И в это утро Канищев надел жилет поверх старого шерстяного костюма, произведенного в СССР в эпоху самой ранней перестройки, когда советское еще в некоторых случаях действительно оказывалось лучшим.
Снег в парке уже растаял везде, только в некоторых местах, в постоянной тени, он оставил после себя сырость. Но асфальтированные дорожки позволяли сделать ежедневную норму километража и не ломать особенно голову над выбором маршрута.
Над вершинами деревьев появились верхние этажи “башни” — дома, в котором жил Канищев. Когда взбежишь на взгорок, дом “вырастает” еще больше. Но наверх взбежать не так-то легко. Подъем не очень крут, зато длинен. После этого подъема всегда наступает состояние, про которое говорят: “второе дыхание открылось”, ровный участок в конце дистанции преодолевается удивительно легко, с настроением.
На самой середине подъема Канищев почувствовал резкий укол пониже поясницы с правой стороны.
“Вот те раз, — огорчился он, — люмбаго, прострел. Давненько не общались. И с чего бы — ведь разогрелся на полную катушку. Старею, наверное.”
Выбежав на самый верх, Канищев ощутил непривычную не испытываемую раньше тяжесть во всем теле. У него возникло такое состояние, словно он не спал по меньшей мере двое суток. В глазах появилось туманное марево.
“Эге, значит, так и посещает Кондратий”, — это было последней мыслью Канищева перед тем, как он провалился в темноту. Он успел еще зафиксировать затухающим взглядом какую-то темную фигуру, двинувшуюся ему навстречу…
Канищев очнулся от того, что кто-то трогал его за плечо.
— Эй, мужик, тебе нехорошо?
Подняв голову, Канищев увидел над собой молодого парня. Тот держал на поводке здоровенного мраморного дога.
Сидел Канищев, как выяснилось, на скамейке. Точнее полулежал на ней, откинувшись на спинку.
— Нет, спасибо, это я так… пригрелся на солнышке, — забормотал Канищев, чувствуя себя распоследним идиотом.
— А-а, — протянул парень, — в таком случае извините.
И он удалился длинным эластичным шагом. Дог потрусил рядом, демонстрируя оторопело таращившемуся им вслед Канищеву мужское достоинство, перекатывающееся в виде двух шариков.
Сильно болела голова. Неужели у него был сердечный приступ? Если нет, то откуда такое странное состояние, напоминающее похмелье?
Бросив взгляд на часы, Канищев ужаснулся — целый час прошел с того времени, когда он, в последний раз взглянув на циферблат, выбежал из-за поворота и стал подниматься на пригорок.
Но все это происходило в другом месте! Вон там — взгляд Канищева метнулся в сторону — метрах в ста пятидесяти отсюда.
И следующая мысль — удивительно, что она не посетила его самой первой — пистолет!
Пистолета в кобуре не оказалось.
Всякое случалось с Канищевым в жизни, но такое случилось в первый раз!
Выругавшись вслух, он вскочил со скамейки, порываясь бежать к дому, где его уже