— Глянь, — сказал Шульгин, кивая на толстячка. — Бухой за рулём ездит. Давай гайцов вызовем.

— Да ладно, — ответил я. — Вроде уже всё, в номер идут. Пускай живёт.

Девица, проходя мимо нас, брезгливо поморщилась, скривила свои надутые губы, отчего те стали похожи на куриную жопку.

— Котик, фу, тут бомжи! — проговорила она, брезгливо поводя плечом. — Куда ты меня привёз?

Толстячок хохотнул, положил руку на её задницу — явно его любовница, хотя по возрасту годится, скорее, в дочери.

— Это не бомжи, Зайка, это… это гастарбайтеры, — пробормотал он, едва не запнувшись.

— Фу-фу-фу! — сказала она, морщась ещё сильнее. — Это ещё хуже.

— Слышь, дядя, уйми свою курицу, — не выдержал Шульгин.

— Котик! — взвизгнула девчонка. — Он меня курицей обозвал!

Толстячок насупился и пробубнил:

— Валите отсюда, мужики.

— А то что? — вскинулся Шульгин.

— Сейчас узнаешь.

Он достал телефон и стал тыкать пальцем, наливаясь важностью. Я подошёл, положил руку на его плечо и спокойно сказал:

— Гражданин, не ищи на жопу приключений. Иди вон куда шёл, трахай свою соску и не мешай людям.

Его снобизм мне тоже не понравился, так что вежливость я отбросил.

— Ну, сейчас я вам устрою, гастарбайтеры хреновы… — еле слышно бубнил толстяк, пытаясь сфокусировать взгляд и попасть на кнопку в смартфоне.

— Ты явно ошибся, — тихо проговорил я, подойдя к нему вплотную. — Мы не гастарбайтеры, просто ночь тяжёлая. И кстати, если что… гастарбайтеры тоже люди. Если ты не знал…

Он отстранился от меня, пытаясь суетливо нажать на экран.

— Алло! — закричал в трубку. — Это Быков. Я тут, в гостинице. На меня напали двое.

Я фыркнул про себя.

— Врёшь, — сказал Шульгин. — Ну чтобы ты не был голословен, придётся правде соответствовать. Может, рыло начистить тебе?

Девица повисла на его плече, почувствовав, что воздух накаляется.

— Котик, пошли уже, — прошептала она и потащила его в гостиницу.

Будто это не она начала возмущаться нашим видом и напрягать обстановку. Белорубашечник сделал вид, что убеждён, и потопал за ней.

Когда дверь уже готовилась за ними захлопнуться, он осмелел и ещё бросил нам вслед:

— Уроды!

Это было последней каплей. Таких надо воспитывать, чтобы не борзели. В три прыжка я его догнал в пороге, выдернул из объятий девицы, выволок на крыльцо. Он бешено брыкался, пытался вцепиться, даже заехать кулаком. Я заломил ему руку, завернул, сделал подсечку и уложил на щербатый мрамор. Он вскрикнул и замолк.

Я давил коленом на плечо, дышал ему в затылок и тихо проговорил:

— Слышь? За уродов могу и руку сломать. Ты за базаром следи.

Я поджал ему руку сильнее, выворачивая сустав. Толстячок застонал от боли.

— Всё, всё, понял! Отпустите! Отпустите! — пропел он.

Девица, увидев, что её спутник уже не герой, а жертва, бросила его и, подхватив сумочку, юркнула внутрь гостиницы, на ходу спотыкаясь о собственные каблуки.

— Ладно, — сказал я, — живи пока.

Разжал захват. Толстячок, шатаясь, поднялся. Глаза вниз, на нас не смотрит, дышит тяжело, губы дрожат.

И тут к кольцу подкатил полицейский УАЗик — «Патриот» с надписью ППС.

Толстячок сразу ожил, выпрямился, воодушевился. Из машины вылезли двое молодых ППСников, водитель остался в кабине.

— Это я вам звонил! — заголосил толстячок, махая руками. — Это я в дежурную часть обращался! Вот эти двое на меня напали!

ППСники переглянулись и, ухмыльнувшись, двинулись в нашу сторону.

Шульгин потянулся за удостоверением. Я доставать ксиву не торопился — интересно было посмотреть, как поведут себя молодые.

Они сразу, поигрывая резиновыми палками, направились к нам. Один, с виду старший, выдал фразу, к полицейскому языку отношения не имеющую:

— Э, кто такие?

Я поднял ладонь, остановил Шульгина — мол, подожди, пусть ребята проявят инициативу. Молодёжь ведь тоже надо воспитывать.

— Так себя сотрудники вести не должны, — сказал я спокойно. — Прежде чем задавать вопросы, товарищ сержант, вы обязаны представиться и, если гражданин просит, показать удостоверение. Так что — давайте ваше удостоверение, по форме.

— Ха! — хмыкнул сержант. — Чё тебе ещё показать? Ща поедешь в обезьянник, там всё покажем. А ну, быстро в машину!

Он схватил меня за рукав и дернул. Ой, зря.

Короткий захват, движение корпусом — и ППСник уже лежит на земле.

Второй рванулся на Шульгина, но тот сработал чётко: подхватил пацана и аккуратно уложил на асфальт, как ребёнка в кроватку.

Мелкие. По сравнению с нами — ещё мальцы, но гонору хоть отбавляй.

Из машины выскочил седой прапорщик, видно, старший по экипажу. Глаза квадратные, пистолет в руке.

— А ну, отошли! — крикнул он.

— Спокойно, свои, — сказал я, доставая ксиву.

— О… — опешил прапорщик. — А чё вы сразу не сказали?

— А чё вы сразу не спросили? — передразнил я.

Прапорщик замялся, кивнул. Молодняк вскочил, отряхнулись, смотрят на нас виновато. Шульгин показал своё удостоверение, я протянул своё. На лицах у пацанов застыло одно и то же выражение — смесь растерянности и удивления.

И тут вмешался толстяк.

— И что, вы так и будете стоять⁈ — заорал он, краснея. — Они меня избили! Применяйте меры!

— Но это сотрудники, — возразил прапорщик. — Они не могли вас избить.

— Лев Сергеевич, у вас есть телесные повреждения? — неуверенно спросил сержант.

— Они причинили мне боль! Телесных нету, но боль есть! За это тоже уголовная ответственность! — взвился толстяк. — Ты что, щенок, меня учить будешь? Звони начальству!

— Ну ладно, ладно, — смутился сержант. — Я позвоню… начальнику… начальнику отдела…

Он достал телефон, начал суетливо тыкать по экрану.

— Ладно, коллеги, — сказал я, — если что, мы там, в холле. Звоните своему начальству, мы не сбегаем. Ответим на все вопросы, если надо.

Мы с Колей гордо развернулись и ушли в гостиницу, оставив на крыльце гомон и суету.

В холле столкнулись с перепуганной девицей. Она, видно, наблюдала за всем кипишем через стеклянную дверь и теперь, увидев нас, дёрнулась, как белка, — метнулась в сторону, опустила глаза и, не произнеся ни слова, поспешила ретироваться. Больше