Потом появились машины с мигалками. Затем, спустя час или полтора, – машина «Скорой помощи».

И Козелков, и Парфен еще долго были в сознании. Они послушно, без единого каприза, лежали рядом, именно там, куда их положили шофер и священник. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. А потом Вадим Николаевич отвернулся и передал свою исковерканную нелюбовью душу Богу.

Парфен продержался дольше минут на сорок. Но когда «Скорая» все-таки прибыла, тоже уже был мертв.

– Они жили долго и счастливо и умерли в один день, – превозмогая боль в разбитом колене, насмешливо процитировал Толян.

– Не надо, Толик, не юродствуй, – попросил его священник и продолжал молиться. Он молился за людей, которые настолько исковерканы, что почитают любовь к ближнему за роскошь, а прощение – за слабость.

И когда отец Василий окончил молитву, из его уст, словно в ответ на его же собственную мольбу, полились, засверкали слова бессмертной Нагорной проповеди. И была в них Его Любовь; и было в них Его Прощение; и был в них Его Ответ на все вопросы…

– Как-как вы только что сказали, батюшка? – спросил, отбиваясь от нависших над ним врачей, Толян.

– Это не я сказал, это сказал Христос, – пояснил священник и повторил: – Блаженны кроткие, ибо они унаследуют землю.

– Вот это Он точно выразился! – усмехнулся водитель. – Кроткие унаследуют землю. Вот только не раньше, чем все эти козлы друг друга перебьют.

Отец Василий не стал ни отвечать Толяну, ни поправлять его. Какая разница, с чего начал человек свое движение к Иисусу, – лишь бы начал.