— Капитан, — осторожно спросил Стресснер. — Что-то я побаиваюсь. Думаете, справимся? Дистанция уж больно короткая.

— Да успокойтесь, Альфред! Мы сто раз так делали в России! Выучка у боливийцев, как вы мне говорили, слабая, если разом ударим, они не выдержат.

— Кто откроет огонь без команды сеньора капитана — застрелю! — как можно более уверенно рявкнул Стресснер.

Боливийцы приближались.

— Почему молчат пулеметы? — в окоп Крезена свалился посыльный

— Рано, еще минуту.

Михаил напряженно вглядывался в боливийские цепи. До приметного куста оставалось пятьдесят шагов… двадцать… десять…

— Огонь!

Грохот пулеметов заложил уши.

Первые ряды атакующих сложились, как кегли. Сыпались на землю и звенели гильзы, пороховая гарь забивала ноздри, но боливийцы, повинуясь командам офицеров, перешли на бег, стреляя на ходу.

Рядом с Крезеном вскинул руки, хватаясь за пробитую голову, и упал пулеметчик, заливая кровью утоптанное дно ячейки. Второй номер растерянно сжимал в руках ленту.

— К пулемету!!! — Михаил толкнул лейтенанта вперед.

Секунда — и «максим» заговорил снова.

Через полминуты, не выдержав убийственного огня, боливийцы покатились назад, оставив на поле десятки трупов и раненых.

Спустя час последовала вторая атака, за ней третья, но каждый раз стрельба и натиск боливийцев слабели, к вечеру они предпочли отступить. Перед позициями пулеметной роты, потерявшей пятерых бойцов, насчитали около двухсот убитых.

За пару недель затишья пулеметчики не только добрались до Нанавы, но и значительно укрепили свои позиции, за этим надзирал полковник Сергей Эрн, брат генерала. Еще с Мировой войны Крезен усвоил, что окопы, траншеи и стрелковые ячейки необходимо совершенствовать каждую минуту. Вырыл основную — рой запасную. Вырыл запасную — рой ход сообщения. Вырыл ход — обшей траншею досками. Обшил — перекрой, и так далее, без конца. Если пулеметчики не рыли, то Михаил устраивал занятия.

Командование тоже не сидело сложа руки, в фортин тянулись один за одним конвои, среди которых все больше попадалось новеньких грузовиков «Атлант» — их делали в Испании, на тех же заводах, откуда большинство винтовок парагвайской армии. По всему фортину тянули полевую телефонную связь, а рядом с командансией вырыли блиндаж для радиостанции.

— Сейчас им будет туго, — улыбнулся Стресснер, подавая командиру чашечку мате-поро с серябряной трубочкой.

К парагвайскому чаю мате Крезен привык от безысходности — тут горьковатую йербу пили все. Тянули солдаты, посасывали офицеры, не гнушались старшие командиры и все, вплоть до главнокомандующего и президента. Чашка из тыковки и трубочка служили показателями статуса — чем выше положение, тем больше серебра и насечки с гравировкой, некоторые комплекты могли украсить любой музей.

— Почему туго? И почему сейчас? — втянул первый, самый горячий глоток, Крезен.

— Так мы им войну объявили.

— Не понял логики.

— Очень просто, Мигель: Аргентина закрыла границу.

Крезен нахмурился, а потом сообразил, что противник наверняка закупал продовольствие в соседней стране, чтобы не таскать его за тридевять земель из Боливии. И что сейчас вдоль пограничной реки Пилькомайо буйным цветом расцветет нелегальная торговля.

— Жаль, что мы не на реке…

— Почему, Мигель?

— Могли бы заработать.

— Контрабанда? — мгновенно сообразил Стресснер.

— Да-да, безгрешные доходы.

Дожди кончились, и в первый же ясный день над Нанавой застрекотали боливийские самолеты. Они кружили, высматривая позиции артиллерии, но полковник Эрн, предупрежденный разведкой, создал не только замкнутое кольцо траншей, прикрытое колючей проволокой, но и ложные позиции с макетами пушек.

В батальоны спешно передали гранаты и по полторы тысячи бронебойных пуль — боливийцы, как сообщала та же разведка, подтянули к Нанаве целых три танка и пару танкеток. Крезен до одури гавкался с командиром полка, требуя отдать все бронебойные патроны ему, но выцарапал только треть, на две ленты.

Первую неделю июля Крезен пережил в состоянии дежа-вю: линии траншей, бомбардировка с самолетов, накатывающие цепи пехоты, крики на немецком… Даже жуткие взрывы стокилограммовых бомб походили на действие австрийских снарядов-чемоданов, косивших пехоту целыми взводами.

Орудия дивизии полковника Брисуэлы пережили налеты, а вот бочки с дождевой водой, которую подчиненные Крезена тщательно собрали для охлаждения пулеметов — нет.

— Бомба взорвалась прямо в окопе, — доложил Стресснер, — ни одной целой бочки, вода ушла в землю.

— Хоть сколько-нибудь осталось? — сквозь зубы процедил Крезен.

— Треть бочки, не больше.

Крезен от души выматерился — этого хватит на час боя.

— Лейтенант, пошлите людей к пехотинцам, пусть поделятся, без воды мы их не прикроем.

Стресснер козырнул и уверенным твердым голосом ответил:

— Слушаюсь, мой капитан!

Михаил невольно улыбнулся — он видел таких в Гражданскую, юнкера и гимназисты либо умирали первыми, либо превращались в настоящие машины убийства.

Как только самолеты легли на обратный курс, раздался чудовищный взрыв, от которого вздрогнула земля.

— Это у седьмого полка… — побелевшими губами прошептал Стресснер.

Но тут поднялась в атаку боливийская пехота.

А перед ней, переваливаясь на неровностях, выползли два английских «виккерса», поливая из башенных пулеметов траншеи.

— Бронебойные ленты на второй и третий пулеметы, — скомандовал Крезен. — Альфредо, замените стрелка.

Сам Михаил тоже встал к «максиму», облизнул губы, проверил винт вертикальной наводки, пошевелил стволом туда-сюда и даже перекрестился, чего не делал довольно давно. В прорезь щитка он видел, как танки сминают колючую проволоку и двигаются вперед.

— Пулеметчики кроме лейтенанта! Огонь по пехоте! — скомандовал Крезен, но тут же добавил: — Лейтенант, мы ждем, когда они дойдут до овражка.

— И тогда что?

— Тогда они повернутся боком, а мы будем стрелять в щель между гусеницей и полкой, там броня тонкая.

Следующие четыре дня Крезен запомнил урывками.

Брошенные перед его позицией танки.

Попытка боливийцев вытащить их.

Слившиеся в полупрозрачные круги от бешеной молотьбы рукоятки ускорителей на пулеметах.

Подрыв обеих бронекоробок парагвайцами.

Атаки волна за волной.

Кипящие «максимы».

— Нет воды! — отчаянный крик Стресснера.

— Нассыте в кожухи!

Внезапно накрывшее паническое сожаление — нахрен он вообще сюда приехал? И тут же трезвое понимание, что трусить нельзя, что трусы погибают первыми.

Прорвавшиеся почти до пулеметных гнезд боливийцы.

Контратака с мачете в руках и рукопашная, после которой к грязи на лице добавились кровавые ошметки.

Миска с горячим варевом, которую он выхлебал, не замечая вкуса.

Горящий парагвайский самолет с дымным шлейфом, упавший на боливийцев.

Дрожащий свет «летучей мыши» в блиндаже командира роты и спящий без задних ног Стресснер.

Неожиданная тишина, которую не мог заглушить даже звон в ушах.