Два первых дня прошли в напряженной работе. Труд не давал людям расклеиться, заскучать, впасть в уныние. Шмидт не знал покоя – был везде и всюду. Хвалил, подбадривал, одобрял, поддерживал, легко и задорно смеялся, иногда спорил, но без особого упорства.

Вырос капитальный барак. Печь в нем топилась вполнакала, для просушки швов между кирпичами, под надзором мастера. Это было самое теплое и надежное здание. В нем разместились семейные пары, все женщины и, естественно, оба ребенка. За тонкой перегородкой проходили ежевечерние, ставшие обыденными совещания.

Кренкель держал постоянную связь с Большой землей. Оттуда приходили вести. Вечером, на исходе второго дня, Шмидт собрал вокруг стола помощников и приближенных.

– Новости из Москвы очень хорошие! – привычно бодро начал руководитель экспедиции. – В столице образована специальная комиссия по нашу душу. Да-да, целая комиссия ради нашего с вами спасения, товарищи. Ее возглавляет Валериан Куйбышев. Как я и предполагал, эвакуацию планируют с помощью авиации. – Шмидт выдержал момент, пока пронеслось всеобщее сдержанное одобрение, и добавил: – Ну, это в центре, а здесь, на месте, совсем рядом с нами, тоже не сидят сложа руки. Сегодня утром пришло сообщение от начальника полярной станции с мыса Северного товарища Петрова. Он направил собачьи упряжки на мыс Онман для нашего освобождения. – Снова сдержанное оживление, но уже более яркое. – Как бы то ни было, самолетом ли, собачьей ли упряжкой, а помощь к нам уже спешит, – заверил Шмидт. – Теперь снова к делам насущным.

Отто Юльевич обратил свой взгляд на группу творческой интеллигенции, приглашенной сегодня на совещание: Промов, Шемятников, Троянский, Новик и Шапиро.

– Товарищи от искусства, – сразу взял подчеркнуто-уважительный тон Шмидт. – Мы с вами много и плодотворно сотрудничали. Работа ваша на «Челюскине» мною оценена по достоинству, да и другие члены экспедиции не дадут соврать – театр, вами устроенный, прямо скажем, удался.

Шмидт поглядел на других участников совещания, те согласно закивали, и он продолжил:

– В сложившейся ситуации у нас, конечно, времени и средств на обустройство нового театра нет, но это временно: в будущем, я думаю, нам удастся возвести клуб и устраивать там культурный досуг экспедиции. Помощь, как я уже сказал, к нам идет, однако мы в Арктике, на краю земли, здесь нужно всегда надеяться на лучшее, а готовиться к худшему. Вот, чтобы это худшее не случилось, чтобы люди наши не пали духом и не принялись размышлять на всякие поганые темы, нам следует их поддержать. У меня предложение: ухитриться и выпустить стенгазету.

Новик, как и в случае с театром, стал первым рассуждать вслух:

– Технически это возможно, Отто Юльевич. Так ведь? – глянул он в сторону Шемятникова.

Художник тут же откликнулся:

– Ватман есть, кисточки с красками тоже удалось эвакуировать. Все в моем чемодане. Газета возможна.

– Я в вас не сомневался, молодежь! – похвалил Шмидт. – У меня уже и название приготовлено – «Не сдадимся!». А? Как вам?

– Что ж, боевое. Мне нравится, – согласился художник.

– Товарищ Промов будет писать о нашей героической повседневности, как бы это дико ни звучало, – продолжал наставлять Шмидт. – За рисунки понятно кто отвечает (беглый взгляд на Шемятникова), товарищам операторам и фотографу тоже, думаю, будет что сказать. Побольше информации о нашем временном обиталище на льдине, о лагере как таковом, об актуальных вопросах. Ну и научным сотрудникам путь в газету тоже открыт. Интеллигенция – народ нервный, вот их в первую очередь надо отвлечь, забить голову работой, чтобы туда не набивались дурные мысли. Собирайте сведения о скорости дрейфа, состоянии льдины, погодных условиях и изменениях. О вестях с Большой земли спрашивайте у меня, Кренкеля с этим вопросом не тревожьте. Считаю, что и информацию о количестве наличных запасов тоже не стоит прятать от общественности. А, товарищ Бобрин?

– Согласен, Отто Юльевич, сведения должны быть в каждом номере газеты, – подтвердил заместитель.

– Самое главное – побольше карикатур, – ласково глянул на художника Шмидт. – Разрешаю рисовать шаржи даже на начальника экспедиции – пусть народ веселится.

На следующее утро Шемятников встретил Отто Юльевича посреди лагеря, показал ему на пробу парочку набросков. Шмидт раскатил по лагерю свой громогласный смех, долго не мог успокоиться, глядя на карикатуру, где его очень похожая сконфуженная физиономия торчала из палатки, а вместе с нею – и знаменитая борода, намертво примерзшая ко льду. Начальник экспедиции наконец утихомирил раскаты своего смеха, перевернул лист черновика. На второй картинке их лагерь, расположенный на осколке льдины, плыл в открытом океане. Верхушку барака оседлал безликий, не угадываемый участник экспедиции, опершись спиной на печную трубу, он через линзы бинокля всматривался в даль. Из-за горизонта навстречу лагерю Шмидта выплывал огромный четырехтрубный лайнер. Люди на картинке ликовали, обнимали друг друга, художник смешно распялил им рты в радостных воплях. Внизу, у порожков барака, стоял такой же безликий статист и говорил человеку с биноклем: «Наконец-то мы спасены! Что за корабль идет навстречу?» Наблюдатель отвечал: «Титаник» какой-то».

Шмидт мимолетно улыбнулся, отреагировал сухо:

– Неплохо – по капиталистам прошелся, но юмор черноват, убери, со смертью не шутят.

Он вернул черновик художнику, на его лице снова появилась улыбка:

– А первая картинка хороша, хвалю! Вполне годится для номера. Нашего первого номера! Газета: «Не сдадимся!», лагерь Шмидта, первый номер! Сила печатного слова! Хоть у нас буквы и будут нарисованы от руки. Прекрасно, товарищ Шемятников, великолепно!

Мимо них шли Промов с Яшкой, тащили на плече бревно. Сегодня взялись за строительство общей столовой. Яшка временно был перекинут на неквалифицированную, но важную работу – его послали выбирать из общего штабеля подходящие бревна.

Борису, глядя на ликование Шмидта, так и хотелось в тон ему прокричать: «Ай да я, ай да сукин сын!» Он сдержался, слушая, о чем дальше расскажет Яков. Молодой плотник размышлял:

– Вот я думаю, Боря, построим коммунизм, настанет у нас в стране золотая пора: у всех всего вдосталь будет; никто себе отказывать ни в чем не станет. Какая жизнь сладкая начнется…

Промов, отвлеченный возгласами Шмидта, сбился с ноги, бревно на его плече немного сыграло, подпрыгнуло, отдалось ударом. Он вновь поймал ногу, вернулся мыслью к мечтам Яшки:

– Знаешь, парень, один замечательный американский писатель сказал…

– Джек Лондон? – сделал попытку Яшка, знавший из американской литературы лишь одно имя.

– Почти, – мимолетно ответил Промов, совсем не сбившись с мысли. – Дословно я тебе его не процитирую, попытаюсь лишь передать смысл: «Дайте человеку необходимое – и он захочет удобств. Обеспечьте его удобствами – он будет стремиться к роскоши. Осыпьте его роскошью – он начнет вздыхать по изысканному. Позвольте ему получать изысканное – он