— Запросто, — кивнул Анджей и, поискав что-то у себя под ногами, поднял с земли палочку.

— Смотрите, — начал он чертить палочкой на земле. — На первом этаже, когда входишь в дом, находится холл. Так пани Эва называет прихожую. Из холла ведут две двери и справа лестница, которая ведет на второй этаж. Вот тут. Одна дверь выводит в столовую и далее на кухню, а вторая — вот эта, напротив входной двери — в гостиную. Но из гостиной тоже есть дверь в столовую. Комната пани тоже на первом этаже, но в нее можно попасть только из гостиной. В остальные комнаты, которые на втором этаже, пройти можно только по лестнице. Для этого надо выйти обратно в холл. Есть еще одна дверь — в оранжерею и далее — на веранду, выходящую на задний двор сада. Но эта дверь на ночь закрывается. Как, впрочем, и входная дверь, — пояснял Анджей.

— Других дверей на улицу нет? Только две? — спросил Шубин.

— Да, есть еще одна дверь! Чуть не забыл про нее, — вспомнил подросток. — Дверь из кухни выходит на боковую часть дома, и там есть дорожка на задний двор. Через эту дверь обычно выносят мусор. А больше ею никак и не пользуются.

— А из кухни, как я правильно понял, если идти через столовую, то можно выйти в холл и к лестнице, что ведет на второй этаж?

— Да, — кивнул Анджей.

— А какие комнаты на втором этаже?

— Библиотека и две гостевые комнаты, — Анджей нарисовал расположение комнат и, постучав по одной из них палочкой, добавил: — Вот это комната пана Филипковского. А вот тут, — он указал палочкой на другой квадратик, — библиотека. Теперь все. Вроде ничего не забыл.

Глеб с минуту смотрел на рисунок, а потом стер его подошвой ботинка.

— Что ж, — сказал он. — По крайней мере, теперь у меня есть запасной вариант плана, как найти нужное нам письмо. Но я все-таки попробую вариант с пани Эвой. Женщины непредсказуемы в своих чувствах, и кто знает…

Глава девятая

Договорившись с Анджеем, что они снова встретятся после того, как Глеб выйдет из дома Янишевской, Шубин не торопясь отправился к дому. Ровно в двенадцать ноль-ноль он нажал на кнопку звонка у двери.

Ему открыла вторая служанка — высокая, худая, смуглая и черноволосая женщина со строгим выражением лица. Она провела Шубина в гостиную, сказала ему, что пани Эва сейчас выйдет, и с достоинством английской королевы удалилась. Глеб не стал садиться на диван, а остался стоять. Ему, пока не пришла Янишевская, хотелось лучше осмотреться и понять характер хозяйки. Ведь, как известно, обстановка и интерьер дома многое могут рассказать о тех, кто живет в нем. К удивлению Шубина, гостиная была обставлена скромно и непритязательно. Хотя и с определенным вкусом.

«Похоже, что пани Эва не очень увлекается разными женскими штучками, потому что в гостиной мало безделушек. Да и пышных рюшей и милых сердцу кружавчиков, которые так близки многим мещанкам, я не наблюдаю. Судя по всему, Янишевская — особа строгих нравов и склонная к одиночеству. В доме у нее нет ни кошечек, ни собачек, ни попугайчиков, что говорило бы о том, что она тяготится своим незамужним положением. По всей видимости, женщину устраивает ее одинокая жизнь, и она чувствует себя вполне даже…»

Додумать Глеб не успел, так как в комнату быстрым шагом вошла пани Эва. Вышла она не из своей комнаты, как мог предположить Шубин, а из двери, которая вела в оранжерею. Щеки женщины были розовые, то ли от быстрой ходьбы, то ли от волнения, и выглядела она от этого моложаво и привлекательно для своего возраста.

— Ох, простите, пан Вальчак, что я заставила вас ждать! — воскликнула она, подходя к нему и протягивая обе руки для пожатия, как старому знакомому.

Шубин взял ее руки в свои и, наклонившись, поцеловал одну руку.

— Не стоит извиняться, пани Янишевская, — сказал он. — Ваше отсутствие не было долгим. Я осматривал вашу гостиную, и она мне понравилась.

— Правда? — Янишевская посмотрела на него с неподдельным удивлением. — Знаете, я никогда не умела окружать себя красивыми вещами. Мой отец всегда хотел иметь сына, но я была у него единственным ребенком, и ему пришлось смириться с тем, что я девочка. Но это не помешало ему воспитывать из меня аскета и альтруистку.

— Понимаю. Именно поэтому вы посвятили всю свою жизнь вашему брату пану Филипковскому? — спросил Шубин.

— А вы хитрец, — с улыбкой погрозила ему пальцем Янишевская. — Признайтесь, как вы узнали про это?

— Про что? — на лице Шубина появилось невинно-удивленное выражение, но тут же оно стало серьезным, и он сказал: — Я ведь говорил вам, что у меня вчера была деловая встреча с одним человеком? Я опоздал на нее и в свое оправдание рассказал ему, что познакомился с замечательной пани Янишевской. Он мне и рассказал кое-какие подробности о вас и о вашем брате.

Щеки Эвы вспыхнули, но она постаралась скрыть свое волнение и свои чувства.

— Я знаю этого пана? — спросила она.

— Не думаю. Во всяком случае, он не здешний, и все его сведения были лишь слухами, которые он услышал от других. Простите меня, если я был бестактен. Этими словами я просто хотел подчеркнуть, что оценил ваше бескорыстие и доброту, — изображая раскаяние, склонил голову Шубин. — Я слышал о пане Филипковском как о выдающемся польском командире, который выступает за сохранение целостности польских земель, — добавил он.

— Ах, если бы вы знали Владислава так же хорошо, как я! — вздохнула пани Эва. — Он удивительный человек! Но, знаете, мне не нравится его увлеченность политикой. Да. Хотя я и понимаю — если бы не его любовь к Польше, то он вряд ли добился бы такой признательности. Но я… Я люблю и уважаю брата совсем не за это. Не за его славу или за его устремления сделать Польшу великой и независимой. У него удивительный характер. Сильный, волевой, и в то же время Владислав невероятно справедливый и… Впрочем, вам, наверно, это неинтересно, — оборвала она себя на полуфразе. — Обед будет через пятнадцать минут. Пойдемте, я покажу вам мою оранжерею.

Оранжерея, или, скорее, большая застекленная веранда была полна самых разных экзотических растений и цветов. Некоторые из них — такие, например, как орхидеи, пальмы и лианы, — Глеб видел впервые.

— Я всегда думал, — сказал он, —