В гостиной уже дожидался столик на колесиках, с множеством тарелок под сверкающими серебряными колпаками, хлебом под горячей салфеткой, кофейником и графином апельсинового сока. Можно наконец-то поесть спокойно, еще часа два, пока не проснутся девчонки, рядом никого не будет.

Джонни в таких случая говорил «А жизнь-то налаживается!» Ося в который раз позавидовал другу — ловко устроился, в закрытом поселке, вокруг все свои, выделываться ни перед кем не надо, а прислуга вьется вокруг Барбары.

И еще у Джонни есть большая цель. Странная, непонятная, порой до ужаса пугающая, но он все равно идет к ней. Сколько раз казавшиеся глупостью решения через полгода-год переходили в разряд гениальных озарений? Любые мелочи, повседневная рутина — все складывалось один к одному, как пазл из кусочков.

Почти все фирмы, чьи акции они сбрасывали, разорились, почти все, чьи акции скупали — наоборот, росли. Застыли только акции военных компаний, но Джонни начал вкачивать в них свои деньги и котировки поползли вверх! Чтоб он здоров был, но даже табачные компании показывали хорошую динамику!

Ося хмыкнул, отбросил философию и сомнения. Еще раз потянулся и принялся за омлет с ветчиной и американские оладьи-панкейки с кленовым сиропом, а вот сосиски и фасоль в томатном соусе его не заинтересовали.

С чашкой кофе в руке он подошел к большому окну на приватную прогулочную палубу — что же, впереди, в зависимости от скорости трансатлантика, пять-шесть дней отдыха, а там Париж, контора и снова толпы людей.

Автомобиль мистера Шварца остановился у кованой решетки Дворца Правосудия, референт провел Осю сквозь дворик между древними Консьержери и Сен-Шапель, по ступенями парадной лестницы под четырехколонный портик. Торжественная и массивная архитектура олицетворяла всю тяжесть и непреклонность Закона, заставляя любого посетителя трепетать заранее.

Розовые щечки и небольшое брюшко излучавшего уверенность Пьера Фландена выдавали в нем поклонника art de vivre, «искусства жить», столь популярного среди обеспеченных французов. На его выступление в Апелляционном суде пришли не только заинтересованные стороны из Grander Inc и Банка Франции, но также коллеги-адвокаты, несколько депутатов от Демократического альянса и студенты юридических факультетов.

Такая массовость объяснялась вовсе не стихийным порывом услышать выдающегося оратора, а целенаправленным и заблаговременным созданием группы поддержки. Адвокат и депутат Пьер Фланден отлично знал, как настроение публики может повлиять на вердикт.

— Странный зал они выбрали, — шепнул Эренбург, как только они с Осей уселись в третьем ряду. — Тут Горгулова* приговорили к гильотине.

— Они взяли моду судить всех русских в одном зале?

— Не думаю, вы же американцы.

— Ой, не делай мне смешно.

Председатель стукнул молоточком и заседание началось.

Горгулов Павел — белоэмигрант, убийца президента Франции Поля Думера, осужден и казнен в 1932 году.

До Фландена очередь дошла не сразу, он воздвигся во весь свой немалый рост, навис над сухоньким представителем обвинения и говорил больше часа. Зал одобрительно гудел или недовольно шикал в нужных моментах.

Газеты, в зависимости от направления, назвали речь Фландена «блестящей», «эпатажной» или «чрезмерно эмоциональной». Еще газеты напечатали ехидную статью Эренбурга, подписанную псевдонимом, в которой Илья проехался по самодовольству и самомнению французского общества.

«Позавчера вам не нравились немцы, вчера не нравились Советы, сегодня не нравятся американцы. Что же завтра? Вам не понравятся англичане?» — вопрошал Эренбург, отлично зная, что французскому буржуа не нравится никто, кроме него самого. Знали это и буржуа, поэтом пассаж «С кем же вы останетесь против Германии, где к власти пришла партия, прямо поставившая своей целью реванш?» попал в самую точку. Если на фокусы Муссолини смотрели сквозь пальцы, то прописанная в «Майн Кампф» программа заставляла наиболее рассудительных поеживаться.

Так что свои гонорары журналист и депутат отработали на все сто — суд приостановил изъятие «частной собственности, полученной в результате законной сделки гуманитарного характера».

— Даже не сомневайтесь, — убеждал Фланден своих клиентов за обедом после заседания, — суд не может снять арест прямо сейчас, это политика. Через недельку все успокоится, и мы получим все в лучшем виде! А сейчас отведайте телячьи почки, они здесь великолепны!

Будь это в большом ресторане, Ося, памятуя рассказы Махно о кухнях, вряд ли стал есть вообще. А в семейном кабачке на окраине Булонского леса — почему бы и нет, даже несмотря на шесть человек за столом?

В Барселону секретарш Ося взял не из-за их просьб, а только потому, что твердо знал — Махно в Овьедо, а Хосе отплыл в Парагвай. Неудовольствие Джона и смешки Панчо еще можно перетерпеть, а вот когда сам Батько тыкает тебе в нос «буржуазным разложением» и презрительно отворачивается…

С прошлого визита в Оспитальет грандеровские владения сильно изменились: поселок и заводская территория украсились цветами, кустарниками и молодыми деревьями. Основная стройка закончилась, на месте бывших технологических дорожек лег нормальный асфальт. Леса давно разобрали, все движение переместилось внутрь — в цеха и КБ, в школу и общественный центр.

За двумя исключениями: управление и аэродром. Возле первого сновали автомобили с военными делегациями, на втором постоянно взлетали и садились самолеты, у трех ангаров шла непрерывная возня, а чуть позади рабочие ставили четыре мачты, вроде как для антенны.

Самолет коснулся колесами земли, слегка подпрыгнул, но через мгновение покатился ровно. Не дожидаясь остановки винтов, Ларри подогнал машину прямо к борту и помог пассажиру сойти по лесенке — зеленоватый цвет лица подтверждал, что приказ мистера Грандера «слегка растрясти графа» выполнен в точности.

Графа доставили по морю опробованным маршрутом из Биаррица в Хихон, оттуда, не дав передохнуть, сразу домчали в Йанеру, затем трехчасовой перелет, и автомобиль повез его в Оспитальет, пригород Барселоны, на судьбоносный разговор.

— Просите сеньора Оранского, — Ося положил телефонную трубку и подмигнул Панчо.

Дверь в просторную комнату для совещаний распахнулась, на пороге, посверкивая моноклем и задрав подбородок, чтобы не показывать слабости, появился «граф Оранский».

Элегантный пиджак с широкими лацканами, полосатый галстук и белые брюки сидели на его высокой фигуре идеально, несмотря на пережитую в полете болтанку. Впрочем, за время поездки с аэродрома его вытянутое лобастое лицо немного порозовело.

— Я ознакомился с вашим письмом, — несколько лениво начал Джонни. — Не могу сказать, что сильно заинтересован, тем не менее, мы готовы выслушать вас. Садитесь, у вас пять минут.

Закинув ногу на ногу и обхватив колено сплетенными пальцами, визитер