Великанов кивнул.

– С вами. Нам товарища младшего лейтенанта необходимо срочно в расположение частей Красной армии доставить.

– Это как получится… Покуда надо подхарчиться. Мы тут разведку сделали в ближайший хутор. У одного сердобольного старика хлебца раздобыли, крупы, картошки и куру, – сержант поднял над головой ощипанную безголовую курицу.

У Григорьева перед глазами снова возникло мертвое, забрызганное кровью и мозгами тело безголового Максимки Плотницына. Александр прикрыл рот ладонью, вскочил, отбежал в сторону. Его вырвало. Он вдруг вспомнил, как стошнило Максимку, когда они осматривали место гибели артиллеристов на окраине Ростова-на-Дону, в сорок первом. Теперь настал его черед.

Старшина удивленно покосился.

– Ишь, слабонервный какой, а еще боец Красной армии.

Лейтенант заступился:

– Мальчишка он совсем. У них другу голову пулеметной очередью разорвало, а это зрелище не из приятных.

– Пусть привыкает. Война она вообще штука не из приятных. То, что ему нутро наружу вывернуло, понятно, но как бы там ни было, а брюхо перед дорогой набить надо, а то сил идти не будет. Как говорится: «Коль пустой живот, так и боец не тот».

– Подкрепиться, конечно, надо, только как вы курицу готовить собираетесь? Вдруг немцы или их союзнички дым обнаружат да на запах вареной курицы слетятся, тогда они вам брюхо свинцовой кашей набьют.

– Бог даст, не обнаружат. Волков бояться – в лес не ходить. Мы в балке, ветерок дым по ней погонит.

– А запах?

– Коровьи лепешки рядом подожжем. Опять же дыма и гари сейчас без нашего хватает. Погляди, как степь горит после боя. Поля в огне. Пшеница, рожь горят. Столько труда людского было вложено. Столько горя немец треклятый на нашу землю принес, – старшина тяжело вздохнул. – Ничего, придет время, будет и на нашей улице праздник. Выберемся к своим, тогда и отомстим немчуре и дружкам их за злодейства, а пока давайте курой займемся.

Не прошло и часа, как бойцы подкреплялись жидкой кашицей с курятиной. Александр поначалу есть отказался, но голод, приказ лейтенанта летчика и увещевания кривоносого старшины по фамилии Широков заставили его подкрепиться. К Широкову он и подсел после перекуса, негромко спросил:

– Вы сказали, что с финнами воевали.

– Было дело.

– Может, вам тогда моего отца, Григорьева Степана Кондратьевича, доводилось встретить. Он в пехоте служил, лейтенантом.

– Кто знает, может, и встречал. Насколько мне помниться, в нашем полку вроде бы такого не было. Вот если бы ты у него спросил, в какой части он служил, тогда бы…

– Отец погиб в декабре тридцать девятого, там, в Финляндии.

Широков вздохнул.

– Много той зимой наших красноармейцев и командиров полегло. Финны хорошо к войне на то время приготовились. Оборонительные сооружения построили с дзотами, дотами, противотанковыми и противопехотными заграждениями, с минными полями и рвами, а мы сдуру в лоб на них полезли. Вот в лоб и получили поначалу. Так же, как и в нынешней войне, целые дивизии нашей Красной армии в окружение попадали и бойцов своих изрядно теряли. Я ведь в той Зимней войне тоже едва к праотцам не отправился. Мы тогда в атаку на неприятельские позиции пошли. Ты, я так полагаю, про линию Маннергейма слышал?

– Слышал.

– Так вот, мы ее прорывать и бросились, а финны нас огнем из дотов и дзотов остановили и к земле прижали. Ладно бы к земле, а то пришлось в снег зарываться. Назад бы отползти, да приказа нет. Вот и лежали в снегу под пулями. Промерз я тогда так, что по сию пору холодов не переношу. Были у меня мысли встать и на врага пойти под пули. Думал, лучше пусть убьют, чем заживо в ледышку превращаться. Некоторые так и сделали. Только что толку жизнь за так отдавать? Тогда грех со мной случился, невольно мародером стал. Снял с убитого товарища шинель и ею укрылся от холода, а его тело перед собой положил, чтобы, значит, от пуль и осколков защититься… Может быть, благодаря ему жив остался и до сумерек дотерпел. Тогда-то мы и отползли к своим позициям. Правда, почитай, половина бойцов из нашей роты так и осталась на том месте лежать навечно. Убитые и замерзшие… Мне на той войне приходилось кучи замерзших трупов наших бойцов видеть. Такая вот, брат, война жестокая штука… Что касаемо финнов, скажу, что противник нам в ту пору достался достойный. Финны вояки хорошие. Охотники, и места те для них знакомые. Помнится, мы в разведку ходили, нарвались на финнов. Стрелять нельзя – себя обнаружишь, сошлись в рукопашной. Нас десять да финнов семь человек. Так один из этих охотников двоих моих товарищей ножом уложил, а когда я у него нож выбил, он мне нос кулаком сломал. Я без сознания в снег упал. Он бы и меня добил, хорошо, товарищи помогли. Нас после этой схватки четверо осталось. Такие вот кренделя… Тогда, в тридцать девятом, мы плохо к войне подготовились, все думали, что наскоком Финляндию возьмем, поэтому удача была на их стороне. Много в то время Красная армия бойцов своих потеряла, обмороженными, раненными, пленными и убитыми… – После недолгого молчания старшина продолжил: – В сороковом ошибки осознали, и дело иначе пошло. В марте войну закончили. Финны – вояки, конечно, хорошие, но мы быстро поняли, как с ними воевать, придет время, поймем, и как с немцами справиться, и с их союзниками. Вон сколько их на нашу землю навалилось: и финны, и румыны, и венгры, и словаки, а с ними хорваты с итальянцами. Даже, говорят, подразделения из испанцев, французов и поляков на их стороне воюют. Почитай, вся Европа супротив нас ополчилась.

– Я до войны историей увлекался, так вот приметил, что и раньше такое было. Из летописей известно, что в тысяча пятьсот восемьдесят первом году польский король Стефан Баторий привел под стены Пскова войско, в котором были поляки, венгры, немцы, французы, итальянцы, шотландцы. В общем, войско почти со всей Европы пожаловало. Французский император Наполеон Бонапарт тоже в Россию воинов из всей Европы притащил.

– Это ты, парень, верно подметил. Так всегда было. В империалистическую и в Гражданскую войны тоже многие из них успели против нас повоевать.

– Вы, что, и в Гражданскую воевали?

– Воевал. И